Проклятие Гримм-хауса

– Помойные вёдра тоже не разговаривают, однако ты всего минуту назад болтала с этим ведром как ни в чём не бывало.

– Но насекомые не могут говорить, – стояла на своём Хэдли. – У них же нет голосовых связок.

– И всё же вот она я, – рассмеялся жук. – И разговариваю. Слова выходят из меня, попадают в воздух и достигают твоих ушей. Объясни это, раз такая умная.

– Это фокус, – она затравленно огляделась в поисках объяснения. Где-то в углу спрятался тот, кто говорит за жука? – Это наверняка чей-то фокус.

– Да, фокус что надо, – согласился жук.

– Или я снова что-то вообразила.

– Значит, у тебя чрезвычайно богатое воображение.

Хэдли всматривалась в длинные усики жука и членистые лапки, подпиравшие толстое блестящее тельце. Изумрудные глаза сверкали, как фонарики. Хэдли никогда не нравились жуки, даже дружелюбно настроенные, а этот явно над нею издевался. У неё так свело внутренности, что ей показалось, будто она заболевает.

А жук встал на задние лапки и призывно замахал передними:

– Смотри, это я, Игла! И я тебе машу! Какие ещё нужны доказательства?

– Я просто хочу, чтобы ты убрался отсюда, – сказала она. – Чтобы перестал со мной говорить, – девочка зажмурилась, повторяя про себя, что это просто дурной сон. Жуткий кошмар. И стоит ей ущипнуть себя как можно сильнее, чтобы стало по-настоящему больно, она проснётся дома, в компании Зоуи, из которой явно не получилась няня. – Этого ничего нет. Этого ничего нет, – шептала она, терзая кожу на запястье.

– Ох, это всё есть, и ещё как! – возразил жук.

И с пола его слова подхватили остальные жуки:

– Есть, есть, есть, – слова, слова, шелест.

Жук добавил:

– И я такая же настоящая, как ты.

– Мне не нравятся жуки, – сказала Хэдли, так и не открыв глаза. – А ты меня пугаешь! Убирайся!

– Мы не какие-то там жуки, – заявило существо на крышке ведра. Кажется, оно представилось? Игла? То есть это она? – Мы последний, самый развитый вид тараканов, недавно переселившийся сюда из Флориды. Мы могли бы стать твоими лучшими друзьями в этом доме. Мы умны и неистребимы. Мы скрываемся так искусно, что миллионы нас могут жить у людей под носом. А ещё мы превосходно приспосабливаемся к чему угодно. И уж поверь, от таких друзей, как мы, лучше не отмахиваться.

– Мне не нужны никакие друзья, большое спасибо, – сказала Хэдли. Уж во всяком случае, не из жучиного племени. Её передёргивало при одной мысли о тараканах.

– Та пыль, с которой ты говорила…

– И что с ней?

– Там никого нет. Всё, что ты могла получить из этого ведра, – последние отголоски горя и потерь.

– Я их не получала.

Жучиха пожала плечами – её блестящие крылышки поднялись и опустились.

– Это часть человеческой природы – тосковать о том, чего не случилось. В сожалениях можно утопить целую жизнь.

– Я совершенно ничего не понимаю. Что ты имеешь в виду?

– Я бы могла объяснить тебе, что происходит в этом доме, но ты не поверишь. Я уже пыталась много раз, но никто мне не верит.

– Что это значит – никто не верит? – вдруг заинтересовалась Хэдли. – О ком это ты?

– Да просто ты не первая сюда попала, вот что. Были и другие дети, – сказала Игла.

И под ногами у Хэдли зашелестели остальные жуки:

– Были другие… много других…

– Мы видели, как они приходили. И видели, как они уходили.

– Видели, как приходили… видели, как уходили… – волновались насекомые на полу. – Пришли и ушли, пришли и ушли.

Так, значит, сюда попадали и другие дети? Хэдли невольно напряглась всем телом:

– Сюда попадали и другие дети? И что с ними стало?

– Все они обладали талантами, как ты талантом в танце, – сказала Игла. – Кто-то пел, кто-то играл на разных инструментах, – она наклонила головку и задумалась: – Был даже мальчик, показывавший волшебные фокусы. Он, кстати, неплохо это делал. И мог бы далеко пойти. Стать артистом. В Лас-Вегасе? Кто знает. Теперь можно только предполагать. Так или иначе, все они каждый вечер демонстрировали свои таланты ведьмам, пока наконец – пуфф! – ничего не оставалось, кроме пепла. И тогда ведьмы заметали пепел и высыпали его в это ведро.

Жуки на полу заволновались, пока Игла не шикнула на них.

– То есть тётки на самом деле – ведьмы, которые превращают детей в пепел? – уточнила Хэдли. – Ну, в смысле они их сжигают?

– Нет-нет-нет. Дети по-прежнему живы. Пепел – всё, что остаётся от них после того, как ведьмы выпивают их талант. А пепел горюет по тому, чего не случилось. Пепел – это та пустота, которую ты ощущаешь, когда тебя лишают таланта.

У Хэдли разболелась голова. Что она делает в этом гнилом подвале, где пепел дышит, а насекомые сочиняют небылицы?

– Так, хватит. Я поднимаюсь наверх. Так что предлагаю вам убраться, чтобы я могла пройти.

– Дорогу! Дорогу! – заволновались жуки, и каким-то чудом мириады светящихся зелёных глазок расступились по обе стороны, освобождая тесный проход от самого ведра для пыли до двери.

Хэдли подняла с пола совок, полный мусора, и поспешила по узкой тропке.

– Мы могли бы подружиться, – раздался за спиной голос Иглы.

– Дружить, дружить, дружить, – в унисон зашелестели остальные жуки.

– Это очень щедрое предложение, – добавила Игла. – Подумай хорошенько.