Проклятие Ильича

Вместо того чтобы уснуть, Дхок вдруг так разволновалась, что затряслась всем телом. А потом повернулась, уткнулась лицом в сухую старческую грудь и неожиданно для самой себя заплакала. Тихо-тихо, чтобы никому не помешать. Потому что въелось в подкорку — за слёзы и шум её непременно выпорют.

— Поплачь, голубушка моя, поплачь, — приговаривала целительница. — Горюшко — оно завсегда со слезами выходит. Так что плачь, маленькая, пока плачется…

От этих слов Дхок ещё горше стало. Вспомнились мама и бабушка. Обе были хорошие целительницы. А когда их казнили, девочку забрал дальний родственник — двоюродный дядька. И как-то сразу так повелось, что все знали — забрал до тех пор, пока дар у неё не проявится.

Она старалась влиться в новую семью. Помогала с младшими братишками, убирала, стирала, мела, огород поливала и полола. Но всё равно чувствовала — чужая она, нежеланная и неугодная. И когда дар у неё вдруг проявился — отдали её инквизиторам с облегчением. И вот это облегчение больше всего Дхок и ранило, ведь отдать-то обязаны были по закону, тут уж ничего не поделаешь, сама она виновата, что такая родилась. А вот облегчение… от него и было больнее всего.

А ведь никому Дхок ничего плохого сделать не успела. И если уж по-честному судить, то успела сделать хорошее. Дар-то у неё проявился, когда один из братьев, непоседа Гелис, залез на забор и свалился с него неудачно, прямо на прислонённую к забору мотыгу. Как увидела Дхок торчащую в боку грязную железяку, так все внутри и заискрило. Сила словно сама к Гелису хлынула, а когда рваная рана на боку затянулась и покрылась розовой кожей, юная целительница свалилась в обморок. В себя пришла аккурат к прибытию церковников. Гелиса в доме заперли, там он орал и бесновался. Младший, Цилик, тоже заплакал, когда увидел, что любимую няньку забирают.

А вот дядька — облегчённо вздохнул. А жена его даже улыбнулась украдкой. Но она Дхок никогда не любила, хоть и старалась вреда девчонке не причинять. Просто не обращала на неё внимания, делала вид, будто и нет никакой Дхок, а посуда после ужина сама себя перемыла.

— Как зовут-то тебя, милая? — спросила старуха, не переставая поглаживать худенькие вздрагивающие плечики.

— Дхокария, — тихо всхлипнула девочка в ответ.

— Имя-то какое красивое.

— Да. Бабушка меня так назвала, — неожиданно для себя самой поделилась Дхок и также неожиданно добавила: — Она на вас похожа была. Такая же добрая.

Старуха криво улыбнулась темноте. Добрая. Это вряд ли.

Слова из Дхок полились бурным после дождя ручьём. И про матушку, которую девочка помнила уже смутно. Кажется, только голос и запах трав в памяти и остались. И про бабушку, что любила собирать и заготавливать травы. И про родную деревню Десу, стоящую на двух берегах маленькой речушки. И с каждым словом ей становилось и тяжелее, и легче.

— Знаешь что я думаю? — тихо проворковала старуха, когда девочка замолчала. — Что Дхок жила в Десе, была обычной девчонкой, а потом у неё случилась беда. Маму с бабушкой забрала инквизиция, и стала она никому не нужна. А потом её и саму инквизиция забрала. И вот там, в той поганой тюрьме незаметная Дхок и осталась. А сбежала из этих церковных застенков талантливейшая целительница Рия. Везучая, ловкая, не по годам мудрая. И Рия встретила старую наставницу и очень многому научилась. А ещё Рия — сильная и смелая. И пусть всего одному человеку, одной старой ведьме, но Рия очень нужна. Что скажешь?

Девочка думала долго. Дукуне даже показалось, что она уснула. Но ночную тишину потревожил тихий вопрос:

— Правда нужна?

— Гораздо сильнее, чем ты думаешь.

— Хорошо, — согласилась Рия, прижалась поближе к наставнице и уснула.

Событие тридцать третье

Всё приятное в этом мире либо вредно, либо аморально, либо ведет к ожирению.

Фаина Раневская

Утром беглянки проснулись поздно, и разбудил их запах наваристого шулюма. У костра деловито сновали люди, в солнечных лучах лагерь не выглядел ни таинственно, ни мрачно. Марьяна Ильинична потянулась, чувствуя себя странно. Вроде и спала на земле и шкуре, да ещё в сапогах и одежде. Но при этом выспалась! И даже не болит ничего. Вот что значит молодость…

— Завтракать будете?

— Будем, — уверенно отозвалась старуха. — А что на завтрак?

— Волчатина. Не пропадать же добру, — ответил главарь.

Марьяна Ильинична хотела было возразить, но всё-таки промолчала. Волчатина так волчатина. Если так задуматься, то от зайчатины она всего тремя буквами отличается. Оказалось, что в низинке рядом с лагерем из-под пригорка выходит родник с чистой и сладкой водой. Левина вдоволь напилась и умылась. Попыталась поймать своё — а точнее чужое — отражение в быстром ручейке, но ничего толком не разглядела. Зато в чёрном котелке у костра, в стоячей воде, наконец увидела Ору.