Проклятие Ильича

Ох, мышкин хобот, ну и рожа. Где-то по блату выдавали. Ноздри отсутствовали, вместо них ямины — инопланетян всяких так в кино изображают. Ресницы зато не подгуляли с бровями. Ну, на любителя. Ресницы по паре сантиметров, и они ярко-рыжие. И брови рыжие. Лохматые. А на голове, как и у всех дотоле виденных индивидов, копна нечёсаных волос, у этого ещё и в сосульки типа дредов скатанных по вискам. Ещё у рожи была проблема с зубами. Улыбка была «голливудская» — спереди всех восьми зубов не было. А дальше все чёрные. Губы справа были разорваны или разрезаны, и мог бы товарищ с Гуинпленом посоревноваться за звание «человека, который смеётся».

— Пить!

Левин попытался сесть. Привстал на локтях. Боли добавилось, но как-то попить надо, ведь и в самом деле очень хотелось. В прошлый раз Гоби была во рту, теперь Кара-Кум.

Дул ветер злой, что было сил,
Палящий зной с ума сводил.
И каждый жил мечтой
Одной — воды глоток.

ВИА из юности пел про Кара-Кум.

Черепок руки в веснушках с чёрными ногтями поднесли к растрескавшимся губам Владимира Ильича, и он одним глотком всосал в себя холодную, отдающую болотом воду. Хорошо? Ну так себе. Половина воды пошла не в то горло, и долго потом с кашлем прорывалась обратно.

— Не списы. Сё есть. Нада?

— Нада!

Кашель потихоньку отпускал. Вторую кринку Ильич пил медленными глотками, направляя в правильное горло. Последний глоток оставил во рту, пополоскал и только потом проглотил. А чё, по сравнению с мёртвым — нормально. Ещё бы принять ванну, выпить чашечку кофе и… напрудить куда.

— Мил человек, а где тут у вас… удобства? — сел всё же Левин.

Спина болела больше всего.

— Удобства? Нузник? О сё — бадья стоить.

Веснушчатый сломанный и криво сросшийся палец ткнул в деревянное ведро. Большое. Литров на тридцать. С прикольной верёвочной ручкой. Аутентично.

Удобства не удобные. С первого раза и не попал в них красной струёй Левин. Твою же налево, почки отбили. Чего там про проклятье и колдуна говорили? Проклясть тех блондинов, что ли?

Бамс. Только тут картинка, транслируемая глазами, дошла до занятого гидродинамикой и попыткой держать тело вертикально мозга. Стоял Левин босиком, и его ноги были ничуть не белее того каменного пола, на котором солому раскидали. Он что — сенегалец? Не коричневые ноги, а иссиня-чёрные. Фу. Нет. Пронесло. Руки-то белые. И эта штуковина тоже. Просто ходил где-то долго по чернозёму. Штаны ещё странные на него надели. Как от кимоно, только серые, и с заплатами на коленях. Должно быть, часто в партере боролся, вот Марьяна и усилила колени, чтобы не порвались.

— А где Марьяна? — повернулся Левин к умильно наблюдающему за его действиями рыжему.

— Мальяна? — товарищ закатил глаза, очевидно с космосом советуясь. — Если ты пло ведьму свою, то в тлетьей камиле. Там ведьмы. Завтла утлом увидись, кода вас на костёл повидут, — шепелявый обрадовался, что может порадовать Ильича радостной вестью.

— Что за костёр? Пионерский? — не понял Левин.

— Пинелский? Не знаю про пинелский. Обысный костёл с дловами, на котолом колдунов сзыгают. Вас завтла созгут. Есть будесь? Я для тебя кусосек лепески выплосил у Елкима.

— У Еркима?

— У Елкима, ево повесят затла тозе. А ты смозезь велёвку его заколдовать, стобы она полвалась. Тогда он с нами на католгу пойдёт. Он холосый. Он богатых глабил и в селкву отдавал злато. И зена у него ведьма, как у тебя. Людей лесила.

— Нас с Марьяной завтра сожгут на костре как колдунов? — сделал вывод из всего этого словесного поноса Левин. — А суд когда?

— Сут? Да когда хосез, тода и ссы, — рыжий мотнул головой на бадью ароматизированную.

— Приговор когда будут выносить?

— Плиговол? А лесение балона. Он лесил узе. Завтла созгут, тебя и двух ведьм. А Елкима снасяла кнутом бить будут, а после повесят. Ты, кода мимо висилицы проходить будезь, то велёвку плокляни. Пусяй полвётся. Елким — он холосый.

Событие пятое

Улыбайтесь… Завтра станет хуже.

Философия Мерфи

Когда дела идут так, что хуже некуда, всё равно станет ещё хуже.

Первое следствие закона Чисхолм

На сон происходящие с Ильичём события походили слабенько. Чего это ему будет сниться рыжий шепелявый обормот с вырванными ноздрями и выбитыми зубами? Не похож он на розового единорога, цветами какающего. Такая бяка-саколяка на трезвую голову присниться не может.

— Колдун.

Левин даже зажмурился. Вот же дал бог человеку голос — инфразвуками говорит.

Обращался привставший на локоть на верхних нарах, расположенных под самым камеропотолком, очередной нечёсаный явно к нему, и Левин решил, что если этот человек и есть Ерким, и он тут в камере за главного, то игнорировать его призыв не стоит.

— Я — Владимир, — старый тренер, морщась от боли, доковылял до нар.

— Ты — колдун, — припечатал басом Ерким, и с чего бы спорить с ним Левину? Сверху виднее.

— Слушаю вас, уважаемый.

— Ты, это, чего — правда можешь верёвку проклясть?