Проклятие королей

– Он с детства с нами не жил, миледи матушка. Позвольте ему учиться в Оксфорде и жить в Л’Эрбер, проводить с нами лето. Он может присоединиться к нам, когда двор разъезжает, а когда мы будем в Уорблингтоне или в Бишеме, может приехать. Уверен, король позволит. Мы с Монтегю могли бы попросить за Реджинальда. Он получил степень, он ведь теперь может вернуться домой?

Реджинальд, мальчик, которого я не могла себе позволить ни кормить, ни содержать, прямо смотрит на меня.

– Я хочу вернуться домой, – говорит он. – Хочу жить с семьей. Пора. Теперь моя очередь. Позвольте мне вернуться домой. Я так долго был вдали от вас.

Я колеблюсь. Собрать всю семью вместе было бы величайшим моим торжеством, истинным возвращением к богатству и королевской милости. Жить со всеми сыновьями под своей крышей, видеть, как они трудятся ради власти и силы нашей семьи, – это моя мечта.

– Я этого и хочу, – говорю я. – Я никогда тебе об этом не говорила и никогда не скажу, как я по тебе скучала. Конечно. Но нужно будет спросить короля, – говорю я. – Никто из вас его спрашивать не будет. Я спрошу короля, и если он согласится, то больше я ничего на свете не хочу.

Реджинальд вспыхивает, как девочка, и я вижу, как его глаза внезапно темнеют от слез. Я понимаю, что он может быть блестящим многообещающим ученым, ему всего пятнадцать – он мальчик, у которого не было детства. Конечно, он хочет жить с нами. Он хочет снова быть моим любимым сыном. Мы вновь обрели свой дом, и он хочет быть с нами. Так и должно быть, это правильно.

Ричмондский дворец, к западу от Лондона, июнь 1515 года

Возвращение нашей принцессы Марии, вдовствующей королевы Франции, придает живости и красоты двору, в котором почти истощилась радость. Мария то и дело вбегает в покои королевы, покружиться в новом платье или принести книгу с новой ученостью. Она учит дам королевы модным во Франции танцам, а ее свита заставляет всех молодых придворных и самого короля приходить в покои королевы петь, играть, флиртовать и писать стихи.

Так король возвращается в общество жены и заново открывает очарование и острый ум, свойственные ей от природы. Он снова понимает, что женат на красивой, образованной, интересной женщине, он вспоминает, что Катерина – подлинная принцесса: прекрасная, вызывающая всеобщее восхищение, самая изысканная женщина при дворе. По сравнению с девицами, которые лезут ему на глаза, Катерина просто сияет. Лето становится теплее, двор начинает кататься на лодках по реке и обедать на зеленых лугах вокруг Лондона, а король все чаще приходит в постель Катерины, и, хотя он танцует с Бесси Блаунт, спит он со своей женой.

В эти солнечные дни я отваживаюсь спросить короля, можно ли Реджинальду остаться в Англии.

– Леди Маргарет, вам придется попрощаться с сыном, но ненадолго, – вполне любезно отвечает король.

Я иду рядом с ним по дороге с лужайки, где играли в шары. Впереди маячат дамы королевы, нарочито веселые и смеющиеся игривым смехом, в надежде, что король их заметит.

– Все королевства Европы захвачены новой ученостью, – поясняет Генрих. – Все пишут научные труды, чертят планы, изобретают механизмы, строят грандиозные памятники. Каждый король, каждый герцог, самый мелкий господин хочет иметь при дворе ученых, быть их покровителем. Англии ученые нужны точно так же, как Риму. А ваш сын, как мне говорили, будет одним из величайших.

– Ему нравится учиться, – говорю я. – В самом деле, думаю, у него есть дар. И он благодарен вам за то, что вы послали его в Оксфорд. Но ведь он может быть вашим ученым и в Вестминстере, и где угодно еще, а жить дома.

– Падуя, – постановляет король. – Он должен ехать в Падую. Там все и происходит, там собрались величайшие ученые. Он должен поехать туда и выучить все, что сможет, а потом вернуться домой и принести новое знание в наши университеты, опубликовать свои мысли по-английски. Он может переводить великие тексты, которые пишут в Европе, на английский, чтобы их могли изучать английские ученые. Он сможет принести ученость в наши университеты, я жду от него великих свершений.

– В Падую?

– В Италию. И там он может отыскивать и покупать для нас книги и рукописи, переводить их, посвящая мне. Он может собрать для меня библиотеку. Может направить к нашему двору итальянских ученых. Он будет моим ученым и слугой в Падуе. Он станет ярким светом. Он покажет христианскому миру, что здесь, в Англии, тоже способны читать, изучать и понимать. Вы же знаете, я всегда любил науки, леди Маргарет. Вы знаете, какое впечатление я произвел на Эразма, когда был совсем мальчишкой! И все мои учителя говорили, что, посвяти я себя церкви, я стал бы великим богословом. И лингвистом. Я, знаете, по-прежнему пишу стихи. Если бы у меня были такие возможности, как у Реджинальда, я не знаю, кем бы я стал. Если бы меня растили, как его, ученым, я бы ни о чем не мечтал, кроме как заниматься только науками.