Проклятие Лермонтова

Конечно, благодаря «пропаганде» Елизаветы Алексеевны, «бедной старушки», взрастившей гения, отношение биографов Лермонтова к его отцу всегда было прохладным. Срабатывала наброшенная на несчастного тень клеветы. Но не до такой же степени… «Падальщики» взяли за основу цитату из воспоминаний не слишком близкого к Михаилу Юрьевичу человека – А. Тирана, учившегося с поэтом в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Из всех родных Лермонтова он знал лишь его бабушку, которая посещала внука в казармах, а его сведения об отце и матери Мишеля основывались на ходивших в школе слухах (и слухах явно недоброжелательных): «отец его был пьяница, спившийся с кругу, и игрок, а история матери – целый роман».

Если перевести высказывание о матери на более простой язык – так Тиран думал о ней как о распутной женщине. Что же касается отца, то даже источник слухов определить невозможно. Но, очевидно, жалобы Арсеньевой на уже покойного Юрия Петровича сделали свое дело. «Старушка» любила пожаловаться на трудную долю воспитывать внука, в ее изображении «игрок» и «пьяница» – еще не самые черные стороны зятя. Юрию Петровичу, больше так и не женившемуся, инкриминировалось также распутное поведение и то, что он прижил в Кропотово бастардов от своих крепостных. А также – что Марию Михайловну он буквально «вбил в гроб» своими руками. Такие чудесные сведения могла дать лишь одна женщина – любившая внука «старушка» Арсеньева. И по единственной причине – от страха потерять этого внука, который в 1830 году был поставлен перед выбором, с кем ему быть: с отцом или бабушкой. Из-за этого и шла яростная борьба.

В 1831 году эта борьба внезапно приостановилась: Юрий Петрович, очевидно, тяжело заболел и узнал, что дни его сочтены. Сразу после эпидемии холеры, в конце января, он составил духовное завещание, которое можно рассматривать как наставление любимому сыну. И простые слова этого завещания полностью опровергают все инсинуации: с большим достоинством и любовью Юрий Петрович говорит о покойной жене, с большой печалью – о причинившей ему обиду теще. Елизавета же Алексеевна не простила даже умирающего!

Что должен был чувствовать Михаил Юрьевич? Невыносимую боль. Он был мальчик чувствительный и даже, как писал о нем М. Е. Меликов, «экзальтированный ребенок». Очевидно, на открытую конфронтацию с бабушкой он не шел. Она его воспитала, от нее он видел только хорошее – исполняла любые желания, заботилась, вытаскивала из болезней, хлопотала, когда было необходимо. Отцу же заботиться о нем не дали, но упрекнуть его в отсутствии родительской любви мальчик тоже не мог. Он знал, как сильна эта любовь. Все понимал. Не знал только, что делать. В отчаянии он написал в те годы две драмы – «Люди и страсти» и «Странный человек». Драмы, конечно, слабые, юношеские, но показывающие реальное положение дел в доме Арсеньевой. Всю эту кошмарную борьбу за собственность – ребенка – между отцом и бабушкой. Елизавета Алексеевна выведена там как женщина жестокая и властная, а Юрий Петрович – как слабый, хотя и любящий сына человек.

Тексты драм настолько автобиографические, что угадывать и доискиваться прототипов героев не нужно. Более того, предваряя драму «Странный человек», Мишель написал, что желает, чтобы его герои были узнаны! Хотя там-то как раз герои типированы менее явно, чем в «Люди и страсти», – место жестокой бабки занимает жестокий отец, и распря идет не между отцом и бабушкой, а между отцом и матерью. Во второй драме отношения между бабкой и отцом выстроены как и в реальности – вплоть до тех, очевидно, разговоров, которые велись при Мишеле. Упоминается и безжалостное завещание Арсеньевой, разделившей отца и сына, и доверчивость отца, и стоимость образования героя, и даже игра Арсеньевой в старую немощную женщину.

Устами дядюшки героя передается и история разъединения отца и сына, списанная с его собственной: