Проклятие любви

– Но, Гор, я не хочу! – Сменхара запнулся, внезапно похолодев. – Бог не указывал ничего подобного для меня! Я всего лишь царевич, Гор-птенец. Я не знаю ничего из учения!

– Как ничего не знал и я, пока бог не выбрал меня, чтобы просветить. – Эхнатон говорил глухим голосом, в глазах стояли слезы. – В следующем месяце река должна начать подниматься, если я поступил правильно с точки зрения Диска.

Сменхара смотрел на него.

– Ты отдаешь мне трон Гора? Ты спускаешься по священным ступеням? Фараон не может передавать свою божественную миссию другому при жизни!

– Нет, я останусь правителем на троне, божественным воплощением в Египте. Я не отдаю тебе власть правления, ты лишь будешь молиться от моего имени. Однажды ты станешь воплощением Атона, но он желает ввести тебя в свою семью сейчас. Он станет слушать только тебя. Хранитель, возьми корону и регалии, Пареннефер, очисти проходы. Мы пойдем в мою опочивальню. – Он разжал пальцы и потянулся к щеке Сменхары, и что-то в его миндалевидных глазах, внезапно ставших томными, заставило юношу быстро отпрянуть. – Идем, Сменхара, – настаивал фараон, когда хранитель снял с него корону и заменил ее белым льняным шарфом, положив крюк и цеп рядом со скимитаром в золотой сундучок. – Я удостою тебя чести стать истинным членом моей семьи.

– Но я уже и так член царской семьи! – выпалил Сменхара, испугавшись не на шутку. – Моя мать – императрица, мой отец…

Он умолк, поймав на себе суровый взгляд Эйе из-за плеча Эхнатона. Это было явное предупреждение. Еще секунда, и Сменхара бросился бы с помоста, чтобы искать убежища в своих покоях, но вместо этого он нетвердо поднялся вместе с фараоном. Эхнатон обнял его за плечи, притянув к себе. Он тяжело задышал, легко касаясь ногтями голого тела Сменхары с потеками масла. Вестник принялся выкрикивать предупреждения всем, кто мог встретиться на пути владыки всей жизни.

Фараон отпустил царевича, лишь когда они оказались за закрытыми дверями царской опочивальни, но и тогда он отнял руку только для того, чтобы взмахом выпроводить слуг. Казалось, он оправился от своего мрачного настроения. Он снисходительно и ободряюще улыбался, глаза его сверкали. Налив вина, он протянул чашу Сменхаре, который схватил ее и залпом выпил, серебряный край чаши стучал о его зубы. Он покрылся испариной. Эхнатон подошел ближе и начал снимать сине-белые ленты с головы юноши, проводя руками по гладкой коже головы, по щекам, по похолодевшим губам.

– Ты очень красив, – проговорил он.

Сменхара не мог смотреть ему в глаза. Он стоял, дрожа, повесив голову, как жертвенный бык. Эхнатон снял с него ожерелье, браслеты и кольца, целуя каждый палец. Он тяжело дышал, узкая грудь быстро вздымалась и опускалась. Он сбрызнул свои пальцы ароматным маслом, которое вытекло из колпачка с благовониями Сменхары и размазалось по его груди, потом принялся растирать его. Сменхара крепко зажмурился, неистово пытаясь уйти в воспоминания, представляя Мериатон и благоуханные дни, которые они вместе проводили в Малкатте, хихикая и попивая пиво в саду; свою ладью на полноводной реке, удочку в своих руках; новых друзей, которые стайками ходили за ним.

Но он не мог скрыть отвращение, которое испытывал к прикосновениям фараона. Руки теперь касались его шеи. Ароматное дыхание Эхнатона било ему в ноздри. Он открыл глаза и увидел, что длинное лицо приближается к его лицу, толстые губы слегка приоткрыты. Я не должен бежать – мрачно думал он. – Если я убегу, то утрачу возможность взойти на трон. Если я вызову его недовольство, фараон, может быть, изберет в наследники Тутанхатона вместо меня, и я навсегда останусь царевичем, а Мериатон никогда не будет моей.

Губы фараона нашли его губы, отстранились, потом снова прижались уже более уверенно, а руки все сильнее прижимали его к мягкому телу бога. Ищущие руки фараона скользнули вниз по прямой спине Сменхары, нашли край юбки и, развязав ее, сбросили на пол. Скользкие от масла пальцы впились в крепкие ягодицы, губы скользили вниз по шее Сменхары. Несмотря на свое отвращение, юноша почувствовал, что у него внутри все расслабилось.

– Смелее, царевич, – пробормотал Эхнатон, отстраняясь с сонной улыбкой. – Это необходимо. – Он сел на край ложа и притянул Сменхару к себе.

Позже он лежал, обняв брата, голова Сменхары покоилась у него на плече. Поднялся ветер, и пыль залетала в комнату сквозь прорези под потолком и клубилась вокруг оконных занавесей. Почти рассвело, но комната была погружена во мрак, только ночник разливал рядом с ложем тусклый желтый свет.

– Ты хороший юноша, очень старательный, – сказал фараон. – Можешь быть уверен в милости Атона. Моя милость тебе уже обеспечена. Позволь мне сделать тебе подарок, Сменхара. Чего бы тебе хотелось?

Мне бы хотелось побежать к реке, нырнуть в нее и мыться, мыться, – горько думал Сменхара, исполненный стыда и унижения. Но тут ему пришла мысль, и он приподнялся на локте, глядя сквозь темноту в умиротворенное лицо.

– Если я доставил тебе удовольствие, божественный брат, если ты любишь меня и истинно хочешь наградить меня, отдай мне Мериатон.