Проклятие любви

Лицо Эхнатона сделалось непроницаемым.

– Это невозможно.

– Почему? У тебя власть. Я теперь твой наследник. Разве ты забыл, как твой предшественник отказался отдать тебе царицу Ситамон, твою сестру, как он заставил тебя ждать, пока он не умрет? Не заставляй меня таким же образом ждать Мериатон.

Угроза в его словах была очевидной, на самом деле он хотел сказать: Если ты заставишь меня ждать, я буду презирать тебя так же, как ты презирал Осириса Аменхотепа. Сменхара, внимательно глядя на него, видел отражавшуюся в его глазах борьбу между ненавистью фараона к отцу и чувством собственника. Он напряженно ждал; наконец фараон вздохнул.

– Я не забыл. Как я мог забыть? Хорошо, Сменхара, мы будет делить ее. После всего, что было, мы – одна семья.

– Нет! Нет, теперь я в твоей власти и клянусь, что буду покорным и послушным долгу. Но поскольку я следующее божественное воплощение, Мериатон только моя, по праву. Бекетатон мертва.

– Есть Анхесенпаатон.

Сменхара бессовестно решил рискнуть.

– Это правда, – прошептал он, – но Атон уже показал мне, что я твой наследник. Он приходил ко мне во сне прошлой ночью и сказал, что ты отдашь мне Мериатон.

Эхнатон лежал неподвижно. Постепенно выражение огромной печали смягчило его лицо, и он умоляюще посмотрел на Сменхару.

– Бог говорил с тобой? О Сменхара, какой ты счастливый! Я истосковался по голосу, который слышал прежде. Хорошо. Если это воля Диска, я отдам ее тебе.

Сменхара широко раскрыл глаза. Он не мог поверить, что фараон так легко сдался.

– Благодарю тебя, – сказал он, не в силах скрыть радость в голосе.

Эхнатон улыбнулся.

– Если ты истинно благодарен, тогда поцелуй меня.

Несколько мгновений Сменхара рассматривал выжидательно раскрытые губы фараона, но затем, набравшись решимости, наклонил голову и поцеловал их.

Эхнатон не делал попыток скрывать свои отношения с братом; он счел бы неестественным делать так. Он известил всех, что посвятил Сменхару в служение богу с помощью своей плоти, даровав ему власть единственным образом, который считал приемлемым. Жителям Ахетатона и придворным было уже все равно. Один раз подозрительно взглянув на пару, шествующую по дворцу рука об руку, лаская друг друга, и заметив, как они при каждой возможности прижимаются друг к другу губами и телами, все обращали тревожные взгляды к реке. Время половодья пришло и минуло снова, но уровень воды не изменился, и к этому моменту река действительно пересохла, оставшаяся вода постепенно испарялась из нее в сухом горячем воздухе.

Эхнатон был по-прежнему беззаботен.

– Скоро придет полноводье, – заверял он. – Сменхара общается с богом.

Долгими иссушающими ночами Сменхара с надлежащим вниманием предавался любовным утехам со своим владыкой, а после становился все более велеречивым, когда Эхнатон спрашивал его о желаниях Атона и его заявлениях. Полноводье придет, отчаянно убеждал его Сменхара, но оно будет поздним. Египет должен научиться терпению.

Скоро Эхнатон начал называть брата любовным прозвищем, которым когда-то удостоил Нефертити, Нефер-неферу-Атон – Прекрасны совершенства Атона, и Сменхара также позволил обращаться к себе как к «возлюбленному Эхнатона», потому что фараон изливал на юношу всю свою любовь. Эхнатон даже заказал художникам Кеноферу и Ауте две статуэтки: на одной царь левой рукой обнимал царевича, а правой ласкал его лицо, на другой, которая так и не была закончена, они сливались в поцелуе. Обе статуэтки изображали царственные тела в сильно искаженных пропорциях. Сменхара с ужасом смотрел, как они появлялись из камня. Ему не нравилось, когда ему напоминали о постепенном удлинении его черепа, о растущем слое жира на животе, согнать который, казалось, не могли никакие упражнения. Для фараона же такие физические изменения в его теле были знаком божьей милости. Для Сменхары они были ужасающим видением будущего, которое подталкивало его все более пылко искать радости в настоящем.

Миновали хояк, тиби и мехир. Кратковременная надежда, вдохнувшая некоторое оживление во дворец, что в этом году разлив все же наступит, начала угасать. Фараон еще шествовал к храму и обратно рядом со Сменхарой, останавливаясь у окна явления, чтобы улыбаться и подбадривать немногих горожан, которые еще собирались на дороге взглянуть на него. Он еще играл со своими детьми, сидел на общественных приемах и возглавлял праздники, но выглядело это так, будто он страдает какой-то внутренней слепотой, из-за которой был неспособен видеть реальность, неумолимо сжимающуюся вокруг него. Вид, открывавшийся из окна явления, был суров. Бесчисленные деревья были мертвы, прекрасные лужайки исчезали под вторгающимся в город песком пустыни, и люди, хотя еще выстраивавшиеся каждый день в очередь к царским зернохранилищам, были малочисленны и молчаливы. В городе стоял запах болезни и испражнений. Дочери фараона приветствовали его в тихой, полупустой детской. Его приемы проводились для призраков. Все иноземные миссии покинули Ахетатон.