Проклятие любви

Она выслушала Херуфа до конца, не поворачиваясь к нему, пока свиток с шуршанием не свернулся.

– Дай мне перо и чернила, – приказала она. – Я подпишу ее.

Он положил писчую дощечку и свиток на ночной столик, обмакнул в чернила и вручил ей перо, показывая, где поставить подпись. Она дважды вписала свое имя и все свои титулы. Потом позволила свитку скрутиться и сунула его под подголовник.

– Это все, ты можешь идти, – сказала она, отдавая ему перо.

Он взял его, положил на дощечку и, замявшись в нерешительности, пал на колени перед ней, схватил ее ноги обеими руками и принялся целовать их.

Тейе отступила назад.

Что это значит, Херуф? – спросила она удивленно. – Встань сейчас же!

Он выпрямился, но с колен не поднялся.

– О, богиня, покорно прошу тебя освободить меня от моих обязанностей перед тобой и гаремом. Я хочу закончить службу.

– Что за глупости! Почему?

– Я состарился на твоей службе. Мои дети не помнят меня, а жены скучают в одиночестве. – Он избегал смотреть ей в глаза.

– Ты лжешь, Херуф, – спокойно сказала она. – Ты – мои глаза и уши, мои уста в гареме и мой хлыст среди слуг. Я знаю тебя лучше, чем саму себя. Если ты обидишь меня так, я рассержусь.

– Хорошо. – Он глубоко вздохнул. – Императрица, то, что ты совершила с фараоном, есть зло, скверна. Из-за этого я не могу служить тебе больше.

– А откуда ты знаешь, что я совершила? Может быть, мы просто заключили политический союз?

Его улыбка получилась вымученной.

– Разве не я твои глаза и уши? Разве не моя обязанность приносить тебе все слухи? Слуги Мемфиса не безъязыки.

– И давно ты сделался таким щепетильным? – Она говорила язвительным тоном. – Ты приехал со мной из Ахмина, когда я ребенком вошла в гарем. Ты выполнял любые мои приказания, не задавая вопросов.

Их глаза встретились, и она поняла, что ее ссылка на отравление Небет-нух не осталась незамеченной.

– Это другое, – тихо возразил он.

– Почему? – с вызовом воскликнула она, уже горюя по нему.

– Я не могу сказать, божественная.

– Глупо, как слова женщины, – сказала она, с сарказмом цитируя древнюю пословицу, и потом быстро сдалась – из страха, что начнет умолять его. – Я приму твою отставку. Ты заслужил мою благодарность. Передай Хайе свой значок и жезл и можешь отправляться домой, Херуф.

Он поднялся, безрадостно глядя на нее.

– Я люблю тебя, моя царица, моя богиня.

– Я тоже люблю тебя. Мой отец правильно поступил, когда отдал тебя мне. Пусть имя твое живет вечно.

– Отпусти меня. – Он плакал.

– Ступай.

«Но, моя дорогая Тейе, боги не испытывают угрызений совести», – звучал у нее в голове насмешливый голос супруга, когда шаги Херуфа, затихая, удалялись по коридору.

Ну и пусть так, все равно эти угрызения не продлятся долго, – решительно сказала она себе. – Мне не привыкать к предательству. Она приказала Пихе принести вина, позвать музыкантов и села у своего ложа, внимая оживленным мелодиям, которые наполнили комнату и полились над темнеющим садом.

Аменхотеп пришел к ней в эту ночь, тщательно накрашенный и одетый в прозрачное голубое платье, она встретила его кроткое вожделение со страстью, какой не испытывала с тех пор, как умер Могучий Бык. Это то, чего я хочу, – торжественно убеждала она себя, когда они соединились в страстном порыве, – и я покажу миру, что я всемогуща.

10

Как Тейе и предсказывала, скандал по поводу ее брака вскоре остался предметом разговоров только для тех придворных, кому было лень обсуждать что-нибудь еще. Сопротивление жрецов постепенно ослабело, когда они увидели, что фараон, хотя и без должного внимания, отправляет обязанности, которых требует Амон. Тейе со снисходительной улыбкой вспоминала свои мучительные раздумья в Мемфисе. Она оказалась права, доверившись своей интуиции. Разве управление страной, жизнь двора, отношения в царской семье не обрели теперь совершенно приемлемую форму? А новый фараон в начале правления всегда сталкивается с некоторыми трудностями.

Будто для того, чтобы подтвердить возвращение к обычному порядку вещей, в тот день, который предсказали жрецы Исиды, река начала подниматься, а с ней воспрянули духом и люди. Вся Малкатта полнилась предчувствием, что грядет новая эра, и самым значимым предвестником ее был фараон собственной персоной. Связь с Тейе, казалось, принесла Аменхотепу духовное освобождение. Мужское бессилие, одолевавшее его, исчезло, и хотя он никогда не был таким ненасытным любовником, как его отец, однако он больше не проводил ночи, закрывшись в опочивальне при ярком свете ламп и факелов. Часы темноты он делил с императрицей или царицей, и даже вторая жена, Тадухеппа, наконец, потеряла невинность.