Проклятие могилы викинга

- Теперь вы, - строго сказал он. - Пойте для эскимосы.

- Ой, нет! Только не я! - воскликнул Джейми, но Эуэсин не стал отказываться.

Он поднялся, серьезный и важный, шагнул на середину чума и запел. Песню эту Джейми никогда прежде не слышал. Было в ней что-то древнее, первобытное, прорывался порою какой-то нечеловеческий вопль, словно отзвук иных времен, голос ушедших в небытие, забытых людских племен.

Эуэсин пел, в чуме стояла мертвая тишина, а едва он кончил, все громко, восторженно закричали, хотя никто не понял ни слова. Да на что им были слова? Мелодия и сама внятно говорила о том, что было им так близко, - о бескрайних северных просторах, о загадочных существах, которые неведомы белому человеку, о горе и радости, о любви и смерти.

- Что за песню ты пел? - требовательно спросил Джейми, когда Эуэсин вновь сел с ним рядом. - Я не слыхал таких песен ни от одного кри.

Эуэсин смущенно улыбнулся:

- Старая песня старого народа, Джейми. При белых мы таких песен не поем - они не поймут. Они просто затыкают уши да иногда смеются. А здешние люди, они понимают.

Джейми немного обиделся: не такой уж он тупица, чтоб не понять песню. Когда Питъюк снова потребовал, чтобы и он выступил, он поднялся и несмело протиснулся на середину.

Все взоры обратилась на него, а он глубоко вздохнул, двумя пальцами одной руки зажал нос, а другой рукой сжал горло.

И вдруг тишину прорезал звук не менее странный и жуткий, чем те, что уже слышались здесь сегодня, - пронзительный, дрожащий и жалобный вой. Ошеломленные эскимосы замерли, а из тьмы, обступавшей чум, в лад этой дикой музыке взвыли и вновь постепенно затихли ездовые собаки.

Наконец Джейми опустил руки и прошел на прежнее место. Было тихо-тихо. Никто даже не кашлянул. Потом Питъюк громко, одобрительно закричал, и все остальные эскимосы к нему присоединились.

- Что это было такое? - крикнул Эуэсин в самое ухо Джейми. - Ты меня прямо напугал! Вот уж не думал, что белые так могут.

Джейми расплылся в улыбке: он был очень доволен впечатлением, которое произвел на всех его номер.

- Не одни кри да эскимосы умеют петь дикие песни, - гордо сказал он. Это волынка. Ну, вернее сказать, подражание волынке. Меня отец научил, еще когда я был маленький. А раньше я вам не показывал, потому что... ну, потому что боялся, вы меня засмеете.

Выступление Джейми было гвоздем вечера. Эскимосы хлопали его по спине и все разом что-то говорили. Питъюк предложил Джейми еще порадовать публику. Успех был неслыханный.

Джейми изобразил "Шотландского волынщика", а потом "Нашего леса цветы". Замолчал он, лишь когда совсем охрип.

Наконец он сел. Какая-то женщина поднесла ему большую кружку чая, а Питъюк потрепал его по плечу и сказал:

- Ты инук, Джейми, эскимос. Все наши говорят: лучше тебя нет певец. Может, женишься на эскимосский девушка и останешься здесь, а? Знаменитый человек будешь!

От сдержанности и напряженности, которые поначалу сковали гостей, не осталось и следа. Даже Анджелина, которая все время сидела тихо, как мышь, и только настороженно осматривалась, и та оживилась. Она подсела к молоденькой эскимоске - своей сверстнице, и каждая с любопытством изучала, рассматривала одежду другой, хоть они не могли обменяться ни единым словом. Изредка Анджелина робко, но вместе с тем гордо поглядывала на Питъюка: вот он какой стал среди своих, настоящий мужчина! Питъюк поймал один такой взгляд и ответил ей широкой, счастливой улыбкой. Анджелине стало совсем хорошо и радостно.

Еще задолго до полуночи у гостей начали слипаться глаза. Но празднику не видно было конца. Теперь в бубен одна за другой били женщины, а там дошел черед и до детей: у каждого была своя песня. Ели вареную и жареную оленину. Поток чая не иссякал. Затеяли игру в "кроватку": мастерили разные узоры, перехватывая надетую на пальцы бечевку.

Под конец Джейми уже не в силах был сопротивляться сну. Он стал клевать носом. Заметив это, Кейкут своим хриплым голосом о чем-то распорядился. Гомон затих. Эскимосы тихонько потянулись к выходу; скоро в чуме остались только четверо путников, Кейкут, его жена и их взрослый сын Белликари.

- Теперь спать будем, - сказал Питъюк своим друзьям. - Все спать у задняя стена, под шкура тукту.

Слишком сонные, чтобы смущаться тем, что спать придется вот так, в общей постели, Джейми и Эуэсин сбросили с себя верхнюю одежду и забрались под шкуры. За ними последовал Питъюк, потом Кейкут и Белликари. Анджелина и жена Кейкута свернулись в своем уголке общего ложа. Последняя лампа мигнула и погасла, в становище ихалмиутов воцарилась тишина.

10. ИННУИТ КУ - РЕКА ЛЮДЕЙ

Измученные долгой дорогой и вчерашним сидением допоздна, мальчики и Анджелина спали как убитые, а проснулись, когда утро было уже в разгаре. Совсем еще сонные, они вылезли из-под шкур и увидели, что в большом чуме, кроме них, нет ни души. Они оделись, вышли.