Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд

Первая характеристика Джейкоба Сэттла, услышанная мною, была следующей: «Этот парень вечно бирюком держится». Но вскоре я обнаружил, что эти слова довольно точно выражают мнение всех его коллег. Подобное описание отражало готовность мириться с соседством такого человека, а отсутствие позитива в нем вполне заменяло прямо выраженную оценку и указывало на место, которое занимал этот человек в общественном мнении. Но все же подобная характеристика как-то не вязалась с его внешностью, что и заставило меня задуматься. Постепенно, после того как я осмотрел его рабочее место и познакомился с его сослуживцами, он начинал интересовать меня все больше и больше. Я узнал, что он всегда стремился делать людям добро. Речь здесь не идет о каких-то особенных денежных затратах на благотворительность, нет, просто он всегда был предусмотрителен, снисходителен к окружающим и скромен, как и подобает истинно доброму человеку. Женщины и дети доверяли ему безоговорочно, хотя надо сказать, что он сторонился их, кроме тех случаев, когда кто-нибудь заболевал, тогда он появлялся и старался сделать все, что было в его силах, чтобы помочь. Но в такие моменты он вел себя как-то скованно, словно стеснялся своей доброты. Жил он одиноко, сам убирался в своем однокомнатном коттедже, даже, скорее, в хижине, которая находилась на самой окраине поросшей вереском пустоши. Мне его существование показалось настолько унылым и лишенным радости общения, что я решил непременно оживить его. Для этого я воспользовался удобным случаем, который подвернулся, когда мы вместе сидели с ребенком, которому я в результате несчастного случая нанес незначительную травму. Я предложил Джейкобу взять почитать у меня кое-какие книги, и он с радостью согласился. Когда с первыми лучами рассвета мы расставались, мне показалось, что между нами возникло некое взаимное доверие.

Книги, которые я давал Джейкобу, всегда возвращались в целости и непременно в срок, и вскоре мы с ним стали настоящими друзьями. Когда я по воскресеньям проходил мимо пустоши, я раз или два заглядывал к нему в гости, но тогда он становился робок, начинал мяться, и я решил, что, пожалуй, лучше не смущать его своими визитами. Нечего и говорить, что он вряд ли когда-нибудь согласился бы прийти в гости ко мне.

Как-то раз в воскресенье, ближе к вечеру, я возвращался с длительной пешей прогулки за город и, проходя мимо хижины Сэттла, остановился у двери, чтобы поздороваться. Дверь оказалась открытой, поэтому я решил, что он куда-то вышел, но все же счел нужным постучать, очевидно, по привычке, не ожидая услышать ответа. К моему удивлению, из хижины раздался слабый голос, правда, я не расслышал, что он сказал. В ту же секунду я вошел и увидел Джейкоба, он лежал полуодетый на кровати и был бледен, как смерть, по лицу его катились тяжелые капли пота. Он впился пальцами в края кровати, словно от того, разожмет он пальцы или нет, зависела его жизнь. Когда я приблизился, он приподнялся и посмотрел на меня безумными округлившимися от страха глазами, как будто на него надвигалось нечто ужасное, но, узнав меня, опустился на кровать, издав жалобный стон облегчения, и закрыл глаза. Я простоял над ним минуту или две, дожидаясь, пока его дыхание успокоится. Потом он открыл глаза и посмотрел на меня, но выражение его глаз было таким отчаянным и несчастным, что, честно говоря, мне, как обычному человеку, легче было видеть на его лице ужас, чем такое. Я сел рядом с ним и поинтересовался его здоровьем. Сначала он просто сказал, что здоров, но потом, внимательно посмотрев на меня, привстал на одном локте и слабым голосом произнес:

– Огромное вам спасибо, сэр, но я говорю правду: здоровье мое в полном порядке… Хотя я не знаю, известно ли докторам о недуге более тяжелом, чем мой. Раз вы так добры, я вам расскажу, только прошу вас не рассказывать об этом ни одной живой душе, ибо, если вы проговоритесь, у меня может появиться враг намного более могущественный. Меня мучает кошмар.

– Кошмар! – сделал я удивленное лицо, надеясь развеять его страх. – Но ведь любые кошмары исчезают с первым лучом солнца. Достаточно даже просто проснуться! – тут я замолчал, потому что увидел ответ в его глазах, когда он посмотрел по сторонам.

– Нет! Нет! Все это верно в отношении людей, которые живут в уютных домах, в окружении тех, кого они любят. Но только для тех, кто живет в одиночестве, все в тысячу крат хуже. Какая мне радость просыпаться ночью, когда рядом со мной никого, а с улицы доносятся голоса, и вся пустошь в призрачных лицах, от которых пробуждение мне кажется страшнее, чем сам сон? О юноша! Ваше прошлое не способно заполнить пустое пространство легионами призраков, а ночную тишь – какофонией звуков. И дай вам Бог никогда не иметь такого прошлого!

Говорил он с таким серьезным видом и так горячо, что я начал сомневаться в том, что он ведет уединенную жизнь. Я почувствовал, что он подвержен какому-то тайному влиянию, которое я пока не мог определить. Я несколько смутился и не знал, что сказать, поэтому обрадовался, когда снова заговорил он.