Проклятие Одии

Пережив все это, я уединился в своем поместье. Затворившись в четырех стенах, я наблюдал с вершины башни за тем, как мои земли приходят в упадок, а мои бывшие подданные поклоняются другим владыкам. Вокруг бушевали войны и полыхали пожарища. Видя все это, я поклялся себе, что не пойду проторенным путем. Пустившись в странствия, я нигде не задерживался надолго. Отгородившись от мира стеной равнодушия и не испытывая привязанности ни к чему и ни к кому, я превратил свое существование в бесцельную череду дней, месяцев, лет и столетий.

Я побывал в шкуре наемника, странника и моряка. Иногда я по несколько лет жил в какой-нибудь отдаленной стране, учил ее язык, ремесла и искусства, но потом утрачивал к ней интерес и снова пускался в путь…

Анаид вздрогнула. Ей и в голову не приходило, что можно выбрать равнодушие и неприкаянность как средство от тоски.

«Выходит, бесчувственные на вид люди могут оказаться великими страдальцами… Неужели, и одиоры страдают?!»

— Затем меня призвала к себе мать и объявила, что настало мое время стать отцом Избранницы. Я тысячу с лишним лет ждал, когда пробьет час выполнить это свое предназначение…

Я поселился в Барселоне под видом исландского студента. Пятнадцать лет назад Барселона была прекрасна. На ее великолепных бульварах днем и ночью бурлила жизнь. Среди клумб и высоких платанов фланировали толпы народа. Знойными летними ночами трудно было не упиваться вином и музыкой, встречая рассвет за чашкой горячего шоколада в кафе с видом на ажурные башни гениального безумца Гауди.[4] Я надеялся, что быстро исполню все, что от меня требуется, а потом стану упиваться свободой и жить припеваючи, ни перед кем ни в чем не отчитываясь.

— Когда ты о нем узнал? — спросила Селена.

— О чем?

— О своем предназначении?

— Я знал о нем всегда. Кристина постоянно твердила мне, что я появился на свет лишь для того, чтобы стать отцом Избранницы. Только ради этого моя мать, — единственная из всех одиор, — взяла на себя труд обзавестись потомством.

Анаид ужаснулась.

Выходит, ее отцу, как и ей самой, пришлось томиться под бременем ответственности, не зная, сумеет ли он достойно выполнить свое предназначение!

— Бедный Гуннар, — язвительно пробормотала Селена. — Как мне тебя жаль! Помню эту кикимору Метрикселлу. Не понимаю, как тебе удалось возбудиться, чтобы с ней переспать…

— Как только я познакомился с тобой, я перестал с ней встречаться.

Несколько мгновений Селена колебалась, не зная, что ответить, а потом буркнула:

— Неправда. Ты ее не бросил.

— Правда, — веско ответил Гуннар. — И тебе это прекрасно известно. С того самого вечера, когда я впервые тебя увидел и поцеловал, остальные женщины перестали для меня существовать. Ты помнишь, как все было?

— Смутно, — с трудом выдавила из себя Селена.

— Что я тебе тогда говорил?

— Не помню.

— Все ты прекрасно помнишь! Между прочим, ты обещала, что бы ни случилось, любить меня вечно.

— Ничего я не обещала!

— Но ведь ты сама опоила отца приворотным зельем! — возмущенно воскликнула Анаид, сама слышавшая от матери эту историю.

Селена опустила глаза.

— Это было излишне, — не сводя с нее пристального взгляда, произнес Гуннар.

— Но ты же встречался с Метрикселлой!

— Ты же сама меня об этом попросила!

— Но потом…

— Потом я подумал, что Метрикселла действительно от меня забеременела, и как честный человек…

Вскочив, Селена выпрямилась во весь рост и гневно ткнула пальцем в грудь Гуннара.

— Какое мне до этого дело! Ты предал меня! Выдал меня своей матери, чтобы та отняла у меня Анаид! Ты бросил меня! Никогда тебе этого не прощу!

Расплакавшись, Селена выскочила на улицу и хлопнула дверью с такой силой, что несколько секунд в доме на колесах все тряслось и звенело, как натянутые нервы.

— Не сердись на нее. Она такая. Ее не переделать, — произнесла Анаид извиняющимся тоном, словно Селена была не ее матерью, а взбалмошной дочерью.

— Знаю, — рассмеялся Гуннар. — Между прочим, я познакомился с ней раньше тебя.

— Выходит, ты отказался от бессмертия из-за любви к маме?

— Можно сказать, да.

— Расскажи мне все поподробнее.

Взглянув в окно, Анаид заметила на улице фигуру Селены.

Та была не в силах слушать, как рушится созданный ею миф, в котором она была несчастной жертвой, миф, который она столько раз повторяла вслух и про себя, что сама в него поверила.