Проклятие Огненной Лошади

– Она не посторонняя, она моя невеста, – слукавил опер.

– Все они, когда нужно, ваши «невесты», – фыркнула женщина, намекая, что Мила девушка определенного поведения.

Смирнов не стал вступать с ней в конфликт, ему не терпелось очутиться с девушкой в номере, поэтому он молча положил перед администратором помятую трехрублевую купюру. Та прикрыла деньги журналом и кивком головы разрешила пройти в гостиницу.

В лифте Мила с игривой улыбкой заметила:

– Тетка меня приняла за проститутку. В принципе она недалека от истины, ведь ты же купил меня за три рубля.

– Нет, ты не такая, – возразил опер, целуя ее в шею, – ты самая лучшая.

Оперу нравился легкий, необидчивый характер его спутницы, ее самоирония, не присущая большей части прекрасного пола, сравнение которой с падшей женщиной вызвало бы если не крупный скандал, то неплохую ссору с претензиями и истерикой.

Зайдя в номер, влюбленные бросились в объятия, срывая друг с друга одежду.

Думала ли в эти минуты Мила, что в это самое время ее друг Виктор безуспешно пытается перестукиваться с соседними камерами, чтобы узнать, где находится его любимая? Скорее всего, нет.

10

Утром, когда постучались в номер, Мила встала с постели, обернула себя простыней и подошла к двери.

– Кто там?

– Шаров. Где Смирнов?

Узнав, кто стучит, она открыла дверь. Увидев богиню любви с картины Рубенса, Шаров закрыл глаза руками, шутливо отпрянув назад:

– Все, я ослеп!

Мила, смеясь, удалилась в ванную, Шаров зашел в номер и растолкал спящего Смирнова:

– Эдик, вставай.

Тот, кряхтя, сел на кровать и помотал головой:

– Ох, тяжело, кажись, перебрал вчера. Что так рано-то пришел?

– Уже одиннадцать.

С этими словами он тихо толкнул Смирнова в плечо и, кивнув в сторону ванной, показал большой палец:

– Классная телка!

– Ты что все телка да телка? – нахмурился оперативник. – Не телка она, а хорошая девушка. Может быть, у нас все серьезно…

– Как серьезно? – удивленно спросил Шаров. – А жена?

– А-а-а, – махнул рукой Смирнов, – не твое это дело.

– Эдик, я уже забронировал билеты на завтра, – доложил Шаров, отвлекшись от разговора о девушке. – Надо выкупить до двенадцати, дай мне все паспорта и требования.

Когда Шаров, взяв документы, покинул номер, из ванной вышла Мила; Смирнов, лежа на кровати, потянул к ней руки:

– Иди ко мне, милая…

В час дня пришел Шаров и с порога крикнул:

– Молодежь, вставайте, едем ко мне!

– А мы и не спим, – крикнул из ванной Смирнов. – Мила пошла в буфет за нарзаном.

Вскоре пришла Мила с двумя бутылками минеральной воды, к этому времени из ванной вышел Смирнов, и Шаров объявил:

– Купил билеты на завтра, рейс в шесть вечера. А теперь все едем ко мне, никаких отговорок я не принимаю!

Смирнову не хотелось никуда ехать, он хотел остаться наедине со своей любимой девушкой, еще не насытившись ее любовью; им всецело овладело непреодолимое желание бесконечно ее ласкать, гладить ее нежную бархатистую кожу, смотреть в бирюзовые глаза…

Но Шаров был непреклонен:

– Едем, и все!

Скрепя сердце Смирнову пришлось дать согласие.

У матери Шарова оказался старый, но довольно добротный просторный дом в живописном уголке на окраине Сочи. Во дворе находилась пожилая женщина семидесяти лет в длинной и теплой шерстяной кофте, очевидно, связанной ей самой. Увидев сына с друзьями, она приветливо улыбнулась:

– Проходите, гости дорогие, мы вас ждем еще со вчерашнего дня.

Внутри дома были женщина старше сорока лет, молодая девушка и парень.

– Познакомьтесь, мои коллеги Эдуард и Людмила, – представил Шаров гостей и, указав на домочадцев, объявил: – Моя сестра Светлана, племянник Никита и его жена Люба. А мою маму зовут Екатерина Васильевна.

– Мужики, баня уже готова, идите парьтесь, а мы тем временем накроем стол, – скомандовала мама Шарова и поинтересовалась у Милы: – Доченька, а ты любишь париться?

– Нет, – мотнула головой девушка, – не привыкла.

– Ну, тогда поможешь нам накрыть стол.

– С удовольствием! – радостно откликнулась она.

Племянник отказался париться, мужчины вдвоем пошли в баню. После парной они разговорились.

– Как ты собираешься поступать с Людой дальше? – поинтересовался Шаров у напарника. – Ее же привлекут к уголовной ответственности за укрывательство или недоносительство. Минимум два года условно получит.

– Нет, она в этом деле не замешана, – мотнул головой оперативник. – Я переговорю со следователем, чтобы ее пустили по делу как свидетельницу.

– А тебе это надо? Зачем ее выводить из уголовного дела?

– Нет, она пойдет свидетелем, – твердо заявил опер.

– Не понимаю я тебя, – развел руками Шаров. – Мимолетом встретились – и такие заботы. В чем причина-то?

– Понимаешь, Лаврентий, когда увидел ее впервые, понял, что до этого момента я не жил, а существовал. Она перевернула все мои представления о любви, о женщине…

Смирнов от волнения говорил быстро и сбивчиво, отчаянно жестикулируя руками.

– Что, втюрился в нее окончательно? – с усмешкой поинтересовался Шаров.

– Да, влюбился впервые в жизни, – ответил ему опер, стуча кулаком по груди. – Влюбился, и все!

– Но у тебя жена, ребенок. Как быть с ними?