Проклятие палача

Ничего не изменилось. Ни одна голова не поднялась, ни одно тело не шелохнулось. Вот только эти венецианцы на носу галеры, все никак не находили себе место на досках платформы и продолжали стоять. А еще за высокой, богато украшенной резьбой и позолотой, спинкой кресла, в полном вооружении стояли два его ангела хранителя. Их имена – Арес и Марс.

Джованни Санудо ухмыльнулся. Крепкое вино разогрело кровь и призывало к веселию. Или к обратному проявлению своей силы – к философии. Но на поминках горящего корабля не приличествует скалить зубы. А философия… Ну, какая философия может родиться в голове, глядя на этих двух огромного роста, дышащих смертью воинов. Разве что ухмыльнуться собственному сравнению и выдумке.

Арес – бог войны у древних греков. Марс – его копия, только у римлян. А он их сравнил с ангелами. Ангелы верные слуги Господа. А тот гневается, когда людишки вспоминают о каких-то древних богах, которых никогда и не было. Просто Джованни Санудо от любопытства и склонности к учености знает многое. Его острова хранят память веков о мудрых греках и о предприимчивых римлянах. Поэтому он знает и о древних богах войны. Знает почти все. И даже о потомках этих богов.

Только у его собственных, названных им самим, Ареса и Марса потомков, как и у их господина, не будет. И никто о них ничего не узнает, кроме того, что они преданы Джованни Санудо, как выкормленные собственными руками псы. И даже больше. А почему? Но это уже не философия. Это уже тайна. А больше всего на свете герцог любит тайны. Наверное, так же как самого Господа Бога. А еще золото, вино, и оружие. А еще…

Еще Джованни Санудо до беспамятства любит свои галеры. И никакое вино не в силах унять его боль при виде пылающей «Афродиты». Даже за тысячу шагов от проклятого костра Джованни Санудо слышит, как стонет от боли огромная килевая балка, как кричат шпангоуты и рыдают доски обшивки. А еще мачты, паруса, канаты, весла… Вот только безмолвствует огромный герцогский флаг из дорогущего пурпурного шелка, да множество любовно вырезанных из ливанского кедра фигур тритонов, русалок, морских чудовищ, дельфинов и черепах, что в изобилии украшали галеру. И совсем в безмолвии капает с них в холодные воды венецианской лагуны позолота.

Да, умеет мстить Венеция!

«И почему чума вас всех не сожрала, проклятые венецианцы?!»

Джованни Санудо вновь ухмыльнулся. Он проклинал тех, кем в сущности был сам. Как не крути, и как ни мудрствуй, но он сам был венецианцем, как его отец, дед и великий предок Марко Санудо, который сто пятьдесят лет назад отнял у ромеев[1] Кикладские острова в самом сердце Греческого моря[2] и провозгласил себя герцогом Наксосским.

Герцог попытался удобно устроиться в кресле, но сегодня даже мягкое сиденье не радовало его. Роскошное кресло, превосходной венецианской работы раздражало его тело. Как и великолепный бокал из превосходного венецианского стекла. Удивительного стекла. Сказочного стекла со многими удивительными свойствами. Поговаривали даже о том, что если в бокал из такого стекла капнуть яда, он рассыплется на мелкие кусочки.

О, как желал Джованни Санудо, чтобы на его островах изготовлялось это стеклянное великолепие. Это была его страстная мечта. Тогда бы он стал баснословно богат. И счастлив! Тогда можно было бы оставить множество суетливых и опасных дел, которые, впрочем, сделали герцога наксосского богатым человеком. Но не настолько богатым, чтобы быть счастливым.

Но Венеция умела хранить свои тайны и секреты. Никто из тех, кто не был назначен к тому сенатом Венеции, не смел ступить на остров Мурано под страхом немедленно казни. Только на этом острове (одном из более ста островов, на которых располагалась сама Венеция) в день и в ночи пылали печи стекольщиков, и совершалось чудо рождения стекла и зеркал. Но Джованни Санудо найдет способ проникнуть на охраняемый как зеницу ока остров и похитит его тайны. Он был уверен в этом…

Впрочем… Еще в полдень он был уверен в том, что ныне пылающая «Афродита» отплывет на зоре рядом с его флагманской галерой. Отплывет, нагруженная оружием, припасами, воинами и золотом, с тем, что с готовностью предоставит герцогу Венеция.

«Афродита» пылала. Пылали сердце и мозг Джованни Санудо. Он с жадностью припал к бокалу с вином, желая осушить его до дна. Но этому не суждено было случиться.

Приглушенный удар в напряженной тишине остановил руку герцогу.

«Это на носу. Что-то ударило в нос моей галеры. О, Господи, что это?! – вскочил на ноги Джованни Санудо. – Может это Венеция решила добить меня. Она решила утопить мою гордость, мою любовь, мою «Викторию[3]»!

– Огня, огня! – раздались голоса с боевой площадки на носу галеры.

«Проклятые венецианцы! Как они смеют командовать на моем флагмане? Здесь только я имею на то право!»

Джованни Санудо с трудом оторвался от кресла, и, шатаясь, бросился по куршее[4] на площадку для арбалетчиков.

Заслышав тяжелые шаги герцога, воины на носу галеры тут же вскочили на ноги и подались к бортам.

– Что здесь? – гневно воскликнул Джованни Санудо.