Проклятие палача

«Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Эдвард, Эдвард?
Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?»
Гудо чувствует усталость. Но он все еще продолжает бой с тем, кого смело можно было назвать призраком. Удар, еще удар…
И опять в пустоту. А человек-гном продолжает свою издевательскую песенку:
«То сокола я, рассердяся, убил,
Мать моя, мать,
То сокола я, рассердяся, убил,
И негде добыть мне другого!
Его друзья лучники подхватывают:
«У сокола кровь так красна не бежит,
Эдвард, Эдвард!
У сокола кровь так красна не бежит,
Твой меч окровавлен краснее!»…

Гудо со всего маха рубит и, конечно же, мимо. Только этот удар был крайне неудачен. Боевая секира глубоко уходит в мягкий лесной грунт, и тянет за собой хозяина. Гудо падает и больно ударяется грудью о пенек. Хорошо, что тот древен годами и рассыпается прежде чем выломать кости груди. И все же удар вырывает из глотки Гудо дикий крик боли.

Его тут же с радостью подхватывают проклятые стрелки и возносят к звездам, что украшают верхушки деревьев. Хуже того. Человечек вскакивает на спину Гудо, обхватывает его горло железными пальцами:

…«Мой конь красно-бурый был мною убит,
Мать моя, мать!
Мой конь красно-бурый был мною убит,
Тоскую по добром коне я!»
А торжествующая толпа англичан лучников подхватывает:
«Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Эдвард, Эдвард!
Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Не то в твоём сумрачном взоре!»…

Это еще слышит Гудо и проваливается в придушенное беспамятство или сон…

Это тогда, в черных литовских лесах. А сейчас Гудо… То ли опять во сне, то ли в забытье. Как понять?

– А помнишь что дальше?

Гудо посмотрел в насмешливое лицо стрелка Роя с черными крыльями за спиной и кивнул головой:

– Потом ты поил меня хмельной медовухой, и мы подружились.

– Нет, не то…

– Потом ты учил меня стрелять из лука, и хитро сражаться мечом и копьем.

– Нет, не то…

– Ты учил убивать, не зная жалости, и…

– Не то, не то, не то… Я учил тебя петь и плясать… Одну единственную песню. Мою песню. На всех языках, которые я знал. Ты помнишь?

– Я помню, как бесила она других воинов, и как мы издевались над ними…

– Опять не то… Песню, песню… Вспоминай… Вспоминай…

– Вспоминать? Зачем?

– Потому что никто, кроме тебя, тебе не поможет!

Стрелок Рой взмахнул черными крыльями и исчез. Но Гудо не падал. Он с удивлением посмотрел на второго ангела, поддерживающего его, и ахнул.

В бескрайнем пространстве неизвестно чего несчастного Гудо поддержал… сам Гудо. Только крылья этого Гудо мгновенно из белых превращались в черные и опять ставали белыми.

– Вспоминай Гудо, вспоминай, – ласково сказал «ангел-Гудо» растерявшемуся Гудо, и Гудо, вздохнув, кивнул головой.

Глава четвертая

– И что, он все это время так?

– Да. Уже вторые сутки. Только вначале он все время напевал, а теперь у него вырываются слова и даже куплеты песни. Вот прислушайтесь, ваша светлость.

Джованни Санудо чуть наклонил тело и выставил правое ухо:

– Действительно он напевает. Я даже могу разобрать несколько слов. «Эдвард, Эдвард. Конь стар у тебя…» Только поет он на верхнегерманском языке. Мне хорошо знаком этот язык.

– А утром он пел на французском. Я жил некоторое время в Орлеане. Мне кажется, я разобрал несколько слов и на английском.

– Да, лекарь ты прав. Все это странно. Но все же твои слова о том, что в этого лодочника вселился дьявол, мне, кажется, лишены основания. Может он много странствовал. Есть такие бродяги, которым не сидится на одном месте. А то, что он в бреду и так понятно. Ведь раны его были очень серьезны. Тебе удалось их залечить, но… Господу виднее – нужна ли ему жизнь или душа этого человечка.