Проклятие палача

– Не песни петь, а молиться нужно Господу нашему Вседержителю. Не слушать глупых россказней на ночь, а семь раз по три раза повторить Pater noster. А целомудренной девушке еще нужно вознести молитву Деве Марии, оберегающей ее девственность, – громко и поучительно произнес священник.

Он помолчал и уже мягче продолжил:

– Девушка всегда должна иметь в душе образ Богоматери. Только тогда она будет чиста помыслами и полезна своему будущему мужу. Будьте верны Деве Марии, и тогда она поможет в трудное время, послав вам в помощь двенадцать своих служанок. Их имена хорошо знакомы благочестивым женам: Умеренность, Замкнутость, Стыдливость, Внимание, Благоразумие, Робость, Честь, Усердие, Целомудрие, Послушание, Смирение. И старшая из них – Вера!

Мне были по сердцу ваша скромность и молчаливость. Это признак благородного воспитания. Сказано в святых письменах: «те девушки, которых в детстве не учат быть молчаливыми, вырастают лживыми, что приводит к разрушению дома»…

– Убором женщины молчание служит! – вдруг выкрикнул изрядно охмелевший Юлиан Корнелиус.

Священник неодобрительно глянул в его сторону.

Лекарь смутился, и пробормотал:

– Это слова самого Аристотеля[79]. Самого мудрого из живших!

– Сказано в Писании: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сём, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом».

Юлиан Корнелиус посмотрел на строго произнесшего эти слова священника, потом на нахмурившегося герцога и смиренно склонил голову:

– Это всего лишь слова из книги о древних мудрецах.

И на это у достойного слуги божьего был достойный ответ:

– Сказано: «Составлять много книг – конца не будет, и много читать – утомительно для тела. Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека!»

– Это тоже сказано в книге. В священной книге Екклесиаста. Стих двенадцатый, – глухо пробормотал ученый лекарь.

Джованни Санудо в сердцах сплюнул.

Священник же сложил руки у чрева своего и тихо сказал:

– Говорил пророк Исайя: «Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны перед самими собой!»

* * *

– Трогай, – громко велел Джованни Санудо и по корабельной привычке махнул рукой.

Знаменоносец поднял выше большой герцогский знак и затрубил в рог.

Напряглись и зафыркали кони, лязгнул металл оружия и доспехов, заскрипели дощатые колеса повозок.

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti[80]! – громко воскликнул священник, благословляя, хотя и короткий, но путь.

«И это путь. Опять путь. Вечный путь. От колыбели до могилы. Шагать, шагать, шагать…»

Джованни Санудо провел рукой по лицу. О чем это его мысль? Что-то засело в его голове. Когда? Да, когда?

Герцог оглянулся.

Действительно, это то, чего и желалось. Несмотря на личную скудость средств и возможностей, въезд в Арту герцога Наксосского будет выглядеть подобающе. Все же герцогский стяг, три повозки, закованные в броню Арес и Марс (которых можно принять за рыцарей), два истинных рыцаря «каталонца» со своими значками на копьях, священник, конные и пешие воины. И пусть конные воины это сербы Стешко. И пусть они сразу же после въезда в город отделятся. Но они пока есть в колонне, и это будет замечено теми, кто обязан следить со смотровой башни за пребывающими гостями.

Ах, да! Еще две прелестные и благородные (Джованни Санудо широко усмехнулся) девицы на выданье. Еще кормилица с младенцем…

Герцог тут же нахмурился. Младенец… Испорченный младенец. Проклятое чудовище в синих одеждах вырвало дитя из планов Джованни Санудо. На что теперь пригодится младенец с таким видимым изъяном? Ладно, время покажет.

Воспоминание об испорченном мальчонке заметно подпортило настроение герцога, но следующая мысль заставила Джованни Санудо сжать кулак. Он вспомнил то, что занозой застряло со вчерашнего дня в его мозге. Точнее несколькими занозами. Нет, не слишком и болезненными, но все же раздражающими.

…А началось с того, что в полдень походная колонна Джованни Санудо вышла из чащобы леса на открытую поляну. Просто черный лес разжал свои объятия, расступился вековыми стволами, поросшими мохом, поклонился густо сплетенным кустарником, и уступил свое мрачное гостеприимство светлым краскам открытого пространства.

Невелико оно это открытое пространство. Но после темных серо-зеленных тонов бесконечного леса, салатовый от щедрот солнца травяной ковер поляны радовал глаза не только мягкостью цвета, но и изобилием первых цветов, что искорками переливались под нежным ветерком. Эту красочность не портили несколько узких дорог, расходящиеся в три стороны от небольшой каменной стелы, оберегающей эту развилку.

Этот каменный столб был так стар, его пористая, черная поверхность казалась старше самих гор. Будто эта стела не была воздвигнута волей и руками людей, а сама поднялась из недр земных еще до того, как стали расти сами горы. Время, ветра, дожди и снега округлили ее грани и изрядно подпортили верхушку столба, но глубоко высеченный в теле стелы рисунок был весьма заметен и понимаем.