Проклятие палача

Хотя Джованни Санудо и не упоминал Венецию без слова «проклятая», но все же отдавал должное ее организованности и деловитости. Особенно настойчивому внедрению во все интересы республики системы быстрой и надежной связи. Именно она обеспечивала торговый город обилием новостей из всех уголков мира.

Основывая государственную почту, Юлий Цезарь допустил огромную ошибку. Его древнеримская почта не предназначалась для частных лиц, а только для решения государственных задач огромной империи. Неслись по суше гонцы на быстрых лошадях, томились они на медленных кораблях и не догадывались, сколько же можно было заработать денег, если вовремя привезти известие о снижении цены на ткани в Египте, о подорожании зерна Северного Причерноморья, об уменьшении добычи меди на Кипре и о многом, многом другом. Получали они направление – «Statio posita in…», которое означало «станция, расположенная в…» и мчались, сломя голову, и ни о чем собственно и не задумываясь.

А вот мудрые венецианцы posita[108] научились использовать с наибольшей выгодой, ведь государственные, купеческие и частные дела граждан были направлены на обогащение республики Святого Марка. Именно для этого Венеция и жила, живет и будет жить. А значит, будет действовать отлично налаженная почта, единственно регулярная и надежная, которую не прервала даже черная чума.

Проснулся Джованни Санудо довольно поздно. Вяло поев холодной телятины с сыром и через силу залив ее большим количеством местного горького пива, герцог наксосский только в полдень вышел из своего роскошного шатра.

Небрежно кивнув властеличу Вайке, что как пес сидел у полога шатра, отогнав рукой бросившегося на встречу купца Герша, отругав знаменоносца, что прислонил герцогский стяг к какой-то пыльной повозке и неодобрительно посмотрев, как мирно рядком беседуют его девушки с рыцарем-«каталонцем» (при этом Грета не сводит глаз со второго «каталонца»-молчуна), Джованни Санудо велел своим телохранителям Аресу и Марсу приготовить оружие для упражнений. Необходимо было размять мышцы, разогреть кровь и развеять тяжкие мысли, что грозились перерасти в страх.

Закованные в броню гиганты тут же принялись надевать на своего хозяина доспехи и осматривать оружие. Их поспешные и уверенные действия говорили о том, что упражнения с оружием это то немногое в их жизни, что имеет смысл и которым стоит заниматься с любовью и вдохновением. Но едва через час они уже готовы были упражняться между собой и с герцогом, как у шатров его светлости поднял на дыбы коня гонец короля Душана.

Первым делом он шепнул на ухо поспешившему на его зов властеличу Стешко, а уж затем под бой барабана у его правого колена громко воскликнул:

– Всемилостивейший король сербов и греков Стефан Душан приглашает его светлость герцога наксосского Джовани Санудо с его свитой ко двору его величества. Немедленно! – еще громче выкрикнул гонец и с поспешностью умчался в своих важных делах.

Джованни Санудо попробовал в руке тяжесть своего меча и с одобрением посмотрел на то, как сжали рукояти своих мечей его верные псы-телохранители.

Герцог не стал снимать с себя добротные тевтонские доспехи, что всегда были в поклаже герцога. Ведь «немедленно» означает прибыть как можно скорее, не мешкая. Он с одобрением похлопал по надежной броне и несколько раз взмахнул мечом. Тут же герцог с усмешкой осмотрел окружавших его воинов Стешко и со смехом сказал властеличу:

– Эй, как там тебя? Стешко! Поедем через город. Распорядись, чтобы воины твои расчистили путь герцогу наксосскому. Его немедленно желает видеть твой король Стефан.

Весь путь к византийской цитадели, над которой возвышался стяг сербского правителя, улыбка не покидала губ Джованни Санудо. Герцог улыбался, когда рассерженные необходимостью воины Стешко прогоняли с тесных улиц множество зевак-простолюдинов. Когда они вступали в перепалки и даже в стычки с воинами других отрядов. Когда Стешко с потом на лице объяснялся с благородными господами, прося прощение за причиненные неудобства. И едва не смеялся, когда хозяева перевернутых повозок, преграждавших путь, тихо проклинали сербских наглецов. Его потешали шум и ругань, остававшиеся за спиной его свиты, веселили мрачные лица встречных, что вынужденно теснились к каменным стенам домов Арты, и приводили в восторг камни и гнилые овощи, летящие в воинов Стешко.

Чуть герцог помрачнел, когда увидел грозные стены и башни крепости, добротно сложенные со знанием всех тонкостей защитных сооружений.

«Если этот знаток военных укреплений Пьянцо Рацетти не приведет в порядок мои крепости на Архипелаге, я его высеку и засыплю раны солью. А потом отправлю в Венецию. А по дороге прикажу показать эти башни, стены и крепчайшие ворота».