Проклятие Пифоса

Он стойко придерживался своего решения, пока не начался ритуал. Звуки песнопений заставили его отвлечься от шкур, которые он пытался сшить вместе. Сотни колонистов собрались в первой ложе. Они заполонили все внутреннее пространство, а те, кому не хватило места, толпились на холме. Песня звучала так же празднично, как и все, что Каншель слышал прежде, но теперь в ней чувствовалась еще и сила. Песня была триумфальной.

Обогнув дыру, слуга направился к ложе. Он прислушивался к напевам так, как никогда до этого. Мелодия говорила с ним. Связывала его с колонистами. Еще несколько дней назад он свысока поглядывал на этих людей и их песни. Его отталкивали их суеверия, которые он считал верным признаком воспаленного воображения и отрицания прочных, основополагающих реалий вселенной. Так он убеждал себя. Но теперь Каншель уразумел, что это он все время заблуждался. Он упорно отказывался слышать истину в этой музыке. Он отвергал молитвы, потому что не хотел верить в то, что какая-то сущность может их услышать.

Иерун подошел ближе. Он раскаивался в своей глупости. Звуки сотен голосов, слившихся в песне, кружили вокруг него. Жажда поклонения охватила его с невероятной силой, подгоняя вперед. Мелодия открывала перед ним перспективы безграничных возможностей. Требовала принять их. Навязывала величие. Слуга чувствовал покалывание на коже от мощного прилива чистейших, незамутненных ощущений. Его грудь переполняли гордость и смирение. Он глубоко вздохнул и испугался, когда грудь его сдавил всхлип. Он поднял руку к щеке. Его пальцы смахнули влагу. И хотя из глаз продолжали течь слезы, его зрение прояснилось.

Когда Каншель достиг основания холма, толпа расступилась перед ним. Поднимаясь на вершину, он чувствовал, будто его несет бурный поток. Песнь благоухала резким, но приятным ароматом яблок. Она отрезала слугу его от всего мирского. Иерун больше не чувствовал своих ног. Он парил, а не шел. Он стал одним сознанием, душой, свободной от земной юдоли. Где-то далеко внизу его тело поднимало руки, готовясь взлететь на крыльях песни. Опьяненный чувствами, он рассмеялся такой самонадеянности. Впервые с самой Каллиниды он избавился от страха.

Вдруг рядом с ним возникла Ске Врис. Жрица-послушница взяла Иеруна за плечи.

— Я рада видеть тебя здесь, брат, — произнесла она.

Ее слова прорвались сквозь радостную пелену, объявшую Каншеля, и вернули обратно к реальности. Он вновь оказался в своем теле, хотя чувство экстаза ничуть не ослабло. Неожиданно для самого себя он вспомнил, как складывать звуки в слова.

— Спасибо.

— Выйди вперед.

Ложа была набита до предела, но каким-то образом люди расступились. Перед Каншелем возник путь, ведущий к центру пола. Ске Врис жестом пригласила его подойти к жрецу, стоявшему там. Слуга сообразил, что это тот самый учитель Ске Врис, хоть он и никогда не видел лица мужчины. Даже сейчас жрец не снимал капюшона. Он танцевал, изящно и воинственно. Он был одновременно и верующим, и бойцом. Его посох служил символом его положения и нес ужас его врагам. В танце его мантия развевалась, открывая взгляду солдатское облачение под ней. Хотя размерами до космодесантника ему было далеко, среди своих людей он выглядел гигантом. Другие жрецы окружали его, в точности повторяя танец господина. Также облаченные в мантии с капюшонами, они были практически такими же высокими, как и верховный жрец, но гораздо худощавее его. Их танец был водоворотом мелодии, его же — лучился силой. И именно на нем сходилась паутина света.

«Свет».

Необычайные узоры, которые Каншель видел в пустой ложе, теперь были выражены еще ярче. Слуга изумленно таращился на них, не веря своим глазам. Снаружи стояли глубокие сумерки. Да, ложу окружали факелы, но они никак не могли давать такого яркого света. Сияние лилось сквозь щели в стенах так, словно ложа находилась в самом сердце звезды Пандоракс. И как прежде, чем ближе к центру подходил Каншель, тем большую ясность обретала паутина, превращаясь в зрительный язык. Дай он на то свое согласие, паутина бы заговорила с ним. Она несла послание — то, которое слышал и которому радовался в танце верховный жрец. Нити света переплетались с рунами на его мантии. Каншель видел в них зов и ответ, постоянно сменяющие друг друга. Жрец взывал к божественной сущности в один момент и отвечал божественным призывам в следующий.

Теперь Каншель наконец ощутил, что понимает колонистов. Он осознал, как они сохраняли непоколебимую надежду, сколько бы их ни умирало в пастях Пифоса. Они просто не могли иначе.

Жрец прекратил свой танец. Свет не двигался, но его хитросплетения были настолько запутанными, что взгляд Каншеля не мог на нем остановиться, проворно перескакивая по нитям паутины, от края к центру и по кругу в завораживающей, но отравляющей пляске. Исполин выставил вперед руки ладонями к Каншелю.

— Приветствую тебя, — произнес он. — Стань подле меня.

Его голос был глубоким, грубым, но плавным и текучим. Шепот ледника.