Проклятие Пифоса

Треск сломанных веток. Слаженный грохот тяжелых болтеров. Рев ярости и боли. Некоторые чудовища устали ждать и принялись бросаться друг на друга.

— Я не знаю, — пренебрежительно пожала плечами Танаура. — Быть может, надежда в них и есть, но вот мозгов точно нет. Они не попадут внутрь. Легионеры крошат их еще на подходах к стене.

— А что будет, когда закончатся боеприпасы?

— До такого не дойдет.

— Слишком уж ты в этом уверена.

— Легион не задержится здесь так надолго, — она говорила с такой уверенностью, будто сама приняла это решение. Каншель едва не одернул Агнессу за самонадеянность, но увидел, как горят ее глаза. Решительность, надежда, страсть, пророчество… Все они воспылали в ее взгляде. Как и отчаяние.

— Не здесь должна вестись война, — сказала она Каншелю.

— Но именно здесь мы сражаемся, — ответил он.

Рев за стеной становился все громче. Звук был подобен поднимающейся волне, готовой утопить их всех. И отлива не будет. А на самой базе своего часа ждали образы глубокой ночи, жаждущие испытать веру Каншеля.

Глава 14

ПЕТЛЯ СТЯГИВАЕТСЯ. ТЕНИ ПРОТИВ ТЕНЕЙ. ЗАДАЧА СЛЕПОЙ

Планета восстает против нас, — заметил Гальба.

— Это иррациональное утверждение, — огрызнулся Аттик.

— Я не подразумевал наличия у нее сознания.

— Разве? И у тебя нет никакого тайного источника знаний?

Гальба вздохнул. В отличие от капитана, он на такое еще был способен.

— Нет. Я руководствуюсь лишь собственными наблюдениями.

Он жестом указал на джунгли за стеной, охватив восточный склон возвышенности. Огни базы подсвечивали узкую полосу листвы и стволов, превращая зеленые оттенки в серебристые. За ними расстилалась непроглядная тьма, содрогающаяся от безграничной ярости обитающей там чудовищной жизни.

— Ты не должен рассматривать этих животных как реальную угрозу, — объявил Аттик. Утверждение прозвучало с законченностью прямого приказа.

Гальба обернулся к Даррасу за помощью. Второй сержант не проронил ни слова, а взгляд его не отрывался от джунглей. После битвы в руинах он практически не разговаривал с Антоном. Подозрения Аттика окутали Гальбу аурой прокаженности. По роте пошли слухи — дескать, один из них может использовать запретное искусство, силы, как противоречащие приказам Императора, так и оскверняющие дух машины. Интуиция вызывала подозрения в колдовстве. А колдовство было за гранью дозволенного.

— Я рассматриваю только перемены в их модели поведения, брат-капитан. Для столь неразумного врага подобные перемены могут быть признаком проведения хорошо спланированной и скоординированной операции.

— Мне это хорошо известно, сержант. Я в курсе всего, что мешает нашей операции. Но это, — он указал на джунгли, — не первостепенная угроза.

— Нет, — согласился Гальба.

Повисла тишина. За спинами воинов из бараков слуг доносились звуки ночных кошмаров. Никто из Железных Рук на них не реагировал. Душераздирающие вопли никого не трогали, поскольку все их ожидали, но ничего не могли с ними поделать — только позаботиться о мертвых на рассвете. Но, даже зная все это, Гальба не мог выбросить крики из головы. Отчасти он разделял то, что испытывают смертные. Он сочувствовал им, хоть и понимал, что страдания их происходят от слабости плоти. Аттик же, как полагал сержант, слышал в них только напоминания о бесполезности.

Гальба решился на еще одну попытку.

— И все же я считаю, что ящеры представляют угрозу, которую мы не должны игнорировать.

— И чего ты хочешь? Сжечь все джунгли дотла?

— Нет. — Это было бы равносильно попытке осушить океан. Зелень, скрывавшая в своем чреве чудовищ, не знала границ. Но слово «сжечь» прочно засело у него в голове. Въелось ему в мозг. Оно что-то предполагало. Оно было зерном идеи, очертаний которой Гальба не мог разобрать, но понимал, что если проявит терпение, то со временем она себя проявит.

«Сжечь, — твердила мысль, повторяющийся напев, нарождающееся наваждение. — Сжечь».

Аттик вернулся в командный центр. Даррас остался в карауле, дожидаясь, пока Гальба отправится на патрулирование территории. Но тот оставался на своем месте. В конце концов, Антон произнес:

— Я не псайкер.

Даррас повернулся к нему лицом.

— Не думаю, что ты обманываешь меня, брат, и в этом проблема. Ты обманываешь себя самого, — Гальба открыл было рот, чтобы ответить, но Даррас вскинул руку, отсекая любые возражения. — Ты не внемлешь доводам разума, вместо этого прислушиваясь к тому, во что тебе хочется верить. Такова слабость плоти.

— Ты не доверяешь мне.

— Нет, не доверяю. Ты отрицаешь логику. Ты сходишь с пути, что указал нам Феррус Манус, и отвергаешь Имперскую Истину так же верно, как если бы умышленно творил колдовство. Так что нет, я не могу доверять тебе. Тебе самому не следовало бы доверять себе и своим решениям.

Он снова отвернулся к джунглям. Оттолкнуть своего брата было болезненно, но необходимо. Поле боя ошибок не прощает.

— Но что, если я прав? — спросил Гальба. — Что тогда?

— Значит, вселенная полна чудовищной иррациональности и разуму в ней нет места. Безумие — твой удел, брат. Будь добр, избавь меня от него.