Проклятие Пифоса

Они дошли до конца зала и повернули обратно. Они шагали по центру мраморного пола, и далекие стены казались иллюзорными.

Птерон умерил свой пыл.

— Прости, брат. Я расстроен не из-за тебя.

Кхи’дем примирительно махнул рукой.

— Твой гнев меня ободряет. Он показывает, что нас с тобой беспокоит одно и то же.

— А именно?

— Железные Руки изменились в самом своем естестве. Смерть их примарха опасно сказалась на них, — сержант Саламандр позволил себе скорбную улыбку. — Возможно, мы льстим себе, заявляя, что не поступили бы так безрассудно. Но мне хочется верить, что мы бы удержались.

— Их гнев ядовит.

— Да. Он отравляет их.

— А нас? — спросил Птерон.

— Наши судьбы теперь прикованы к ним, — изрек Кхи’дем.

— Что верно, то верно.

Некоторое время они шли в тишине. В центре зала, где мрак и громадное пространство надежнее всего скрывали их от посторонних глаз и ушей, Гвардеец Ворона заговорил снова:

— Таким образом, главный вопрос — что нам делать дальше?

— Я открыт для твоих предложений.

Птерон снова усмехнулся, но радости в его голосе было не больше, чем в прошлый раз.

— Как и я для твоих. Как ни крути, вариантов у нас немного. Не мы принимаем решения, определяющие ход операции, но мы вынуждены им подчиняться. И вряд ли у нас получится сместить капитана Аттика.

Кхи’дем смерил Птерона холодным взглядом.

— Я знаю, ты шутишь, брат. Но я не потерплю даже мысли о предательстве в моем присутствии.

Птерон вздохнул, закрыл глаза и потер переносицу. На мгновение Кхи’дем увидел в Гвардейце Ворона отражение собственной усталости.

— Прошу прощения, — заговорил Птерон. — Я ляпнул, не подумав. Я был не прав. — Он поднял глаза. — Мы живем в странное время, брат. Мы видели невозможное. И сами стали жертвами во многом потому, что произошедшее на Исстване V до самого последнего момента казалось невообразимым.

Ветеран понизил голос до шепота.

— Мы больше не можем позволить расценивать что-либо как невозможное. Мы обязаны учитывать любые перспективы, включая наихудшие. Особенно наихудшие.

Кхи’дем поднял глаза к потолку. Мрак казался осязаемым. Он цеплялся за знамена, скрывая победы и обращая их в призраки бессмысленного прошлого. Сами полотна безвольно обвисли, отягощенные горечью трагедии. Сержант поймал себя на мысли о чудовищной галерее на «Калидоре», где обрели форму извращенные фантазии Детей Императора. И это место точно так же отражало урон, нанесенный психике Железных Рук. Нечто жуткое произошло с X легионом — нечто, что выходило далеко за рамки военного поражения, траура, потери. Кхи’дем испытывал те же чувства. Он жил с ними. Они определили его мучительное существование после Резни. Не зная ничего о судьбе Вулкана, он словно оказался прикованным к вечному маятнику, качающемуся между надеждой и скорбью.

Но с Железными Руками происходило нечто совершенно иное. Они менялись. И Саламандра боялся, что эти перемены необратимы.

Он снова посмотрел в лицо Птерона.

— Итак? На чем остановимся?

— Будем наблюдать. Пристально.

— Думаешь, стратегия Аттика безумна?

— А ты нет?

Кхи’дем покачал головой.

— Она рискованна, безусловно. Я не согласен с некоторыми его решениями. — Он пожал плечами. — Но она точно не безумна.

— Пока нет.

— Пока нет. Значит, нам стоит попытаться быть голосом разума?

— Боюсь, что так.

Теперь уже рассмеялся Кхи’дем — то ли в ответ Гвардейцу Ворона, то ли от собственного отчаяния.

— Но кто услышит наш голос?

— Сержант Гальба, например.

— Может статься, он единственный.

— Лучше, чем вообще никого.

Кхи’дем вздохнул. Его не готовили к такого рода войне. Он знал старших офицеров со склонностью к политике, но сам никогда ей не отличался. Но, в конце концов, война есть война. Какая бы задача ни выпала на его долю, он не будет бежать от нее.

— Аттик может прикидываться глухим, но ему придется меня выслушать, — заверил он. — У него не останется другого выбора.

Птерон кивнул.

— Да будет так.

Они направились к огромной входной арке. Когда до дверей оставалось еще добрых полсотни метров, Кхи’дем внезапно замер, задержав дыхание. Он ощутил нечто, чего не испытывал с самого момента принятия его в легион Астартес.

— Брат? — спросил Птерон. — В чем дело?

Ощущение прошло. Только кожу слегка покалывало.

— Ничего, — сказал он. — Ничего.

А иначе и быть не могло. Имперская Истина отвергала любую иную возможность.

Дурных предчувствий не существовало.

«Веритас феррум» следовал петляющему пути по эмпиреям на волнах безумия, постоянно перемещаясь из одного потока в другой и нигде не задерживаясь надолго. Его движения не подчинялись логике. В мире, где понятие направления теряло всякий смысл, ударный крейсер бежал, словно испуганный зверь, не разбирающий дороги.