Проклятие Пифоса

В разгар раскопок Аттик не торопился отдавать легионерам приказ на спуск. Каншель смотрел, как он расхаживает от одной площадки к другой, оценивая проделанную работу. Капитан наблюдал за происходящим с бесстрастием когитатора. Он впитывал все сведения до мельчайших деталей, хотя Каншель никак не мог понять, что именно колосс надеялся узнать по виду постепенно обнажающейся каменной постройки. Как бы то ни было, спустя три часа Аттик приготовился возглавить вылазку в самую крупную расщелину — ту, что открылась перед первой ложей.

Каншель прекратил копать, чтобы понаблюдать, как два отделения собираются у края провала. Воины закрепили спусковые тросы достаточно крепко, чтобы те могли выдержать вес космического десантника в полном силовом доспехе. К Железным Рукам присоединилась группа Гвардейцев Ворона с прыжковыми ранцами.

— Ты напуган, — вдруг раздался рядом голос, глубокий, как океанская впадина. Каншель повернулся. Перед ним стоял Кхи’дем из Саламандр. И хотя на голове легионера был шлем, Каншель ощутил суровую доброту в его взгляде — нечто такое, чего он никогда не видел ни у кого из Железных Рук, кроме Гальбы.

— Вы правы, господин, — признал Иерун.

— Не стоит. Ты должен верить в легионеров Астартес. Никакие ксеносы не устоят перед нами.

— Я знаю.

Кхи’дем склонил голову.

— Мои слова тебя не успокаивают, не так ли?

Если бы этот вопрос задал кто-либо из Железного Десятого, даже Гальба, Каншель ответил бы честно потому, что признать собственную слабость было не так страшно, как солгать своим машиноподобным повелителям. Но в словах Саламандры Иерун услышал просьбу сказать правду, а не приказ.

— Нет, — признался он. — Прошу простить меня, господин, но не утешают.

— Почему?

— Я…

Если бы сейчас стояла ночь, если бы его голова раскалывалась от ужаса, что приходит с темнотой, он бы не колебался. И хотя день приносил лишь слабое облегчение, даже его было достаточно, чтобы удержать слугу от преступного признания.

Кхи’дем сжалился над ним и сам ответил за слугу:

— Потому что ты думаешь, что этот враг — совершенно иного рода.

Каншель еле заметно кивнул.

— Эта вера становится обыденной среди слуг. Но она ошибочна. Верь в своего капитана. Не сомневаюсь, ты пережил нечто ужасное, но это были нападения. Если бы все происходящее здесь было всего лишь следствием того, насколько слабы барьеры между реальностью и имматериумом на этой планете, мы бы ничего не могли поделать. Но с врагом можно драться. Все просто.

— Да, господин, — ответил Каншель.

«Нет, — подумал он. — Все далеко не так просто».

Сын Вулкана еще мгновение смотрел на него в упор, а затем ушел.

«Он знает, что я ему не верю», — подумал Каншель, и лицо его вспыхнуло от стыда.

Он снова с головой окунулся в работу.

Он откалывал все новые куски земли, что улетали в темноту. Полоска земли между провалом и откосом плато, на которой он стоял, казалась тонким льдом. Понимание, что под ногами сплошная пустота, нагоняло тревогу. Тьма внизу походила на раззявленную пасть, только и ждущую, чтобы поглотить его.

Он продолжал работать из чувства долга, но не веры. В какой-то момент он поднял глаза и увидел, что оба отделения уже скрылись в шахте. Остальные боевые братья стояли на страже у тросовых креплений. Каншель отвернулся, силясь вызвать в себе ту уверенность, о которой говорил Саламандра. Ничего не получалось.

А затем — намного раньше, чем ему хотелось бы, — смена закончилась. Вечер брал Пифос в свою хватку. Настало время возвращаться на базу.

И на базе, и в поселении хватало свободного пространства, чтобы пехотные транспорты могли свободно перевозить большие группы слуг туда и обратно. Когда Каншель выбрался из переполненного пассажирского отсека, то впервые в своей жизни целенаправленно отправился искать Танауру.

Он заметил ее возле посадочной площадки. С «Веритас феррум» как раз спустили новую партию припасов, и она вместе с другими слугами тащила пласталевые ящики с боеприпасами в арсенал, расположенный в северо-восточном углу базы. Выглядела она так же мрачно, как он себя чувствовал. Иерун уже почти отчаялся, но ему больше не к кому было обратиться, поэтому он проследовал за ней до оружейной и подождал снаружи, пока она не выйдет.

— Агнесса, — позвал он.

Танаура удивленно обернулась.

— Иерун? В чем дело?

— Мне нужно поговорить с тобой.

Женщина судорожно вздохнула. Она была не просто напугана и вымотана до предела — она казалась сломленной.

— Зачем?

Каншель засомневался. Неужели ее вера не сильнее его? Сгущающаяся вечерняя тьма неумолимо наступала.

— Извини, — отстранился он. — Все в порядке.

И развернулся уходить.

— Постой! — Агнесса схватила его за руку с неистовством внезапной, отчаянной надежды. — Говори.

Ей было ничуть не легче.

— То, что с нами происходит… — начал Иерун. — То, что я видел… — Это оказалось несравнимо труднее, чем он себе представлял. — Я не…

Даже сейчас, когда его прежние убеждения рассыпались в прах, чувство верности не давало ему высказать то, что он чувствовал. Это слишком сильно походило на предательство.

Танаура помогла ему:

— Мирская вселенная не в состоянии объяснить это.