Проклятие победителя

Генерал хлопнул ладонями по столу. В этот момент вошла рабыня, чтобы убрать пустые тарелки, но генерал прогнал ее.

— Ты же не думаешь, что Джесс сможет меня от кого-то защитить! — воскликнула Кестрель.

— Женщины, которые не служат в армии, не могут выходить одни. Таков обычай.

— У нас вообще глупые традиции. Валорианцы гордятся, что могут обходиться почти без еды, но если на званом ужине подали меньше семи блюд, это считается позором. Меня научили драться, но если я не служу в армии, то все мои навыки сводятся к нулю.

Отец холодно взглянул на Кестрель.

— Ты ни разу не была в настоящем бою.

Иными словами, генерал считает, что дерется она неважно.

— Ты стратег, а не боец, — добавил он мягче.

Кестрель пожала плечами.

— Ну а кто посоветовал мне заманить дакранских варваров в горы, когда они напали на империю с востока? — продолжил он.

На самом деле тогда Кестрель всего-навсего озвучила очевидную мысль: варвары слишком полагались на конницу. Это было так же ясно, как и то, что в засушливых восточных горах лошадей нечем поить. Если кто тут и был стратегом, так это ее отец. И прямо сейчас он приводил в исполнение очередной хитрый план — льстил, чтобы добиться своего.

— Подумай, какую пользу ты принесла бы империи, — не отступал генерал, — если бы присоединилась ко мне и использовала свой талант в деле, защищая наши земли, вместо того чтобы сидеть здесь и критиковать наши порядки.

— Все эти устои сплошная ложь. — Кестрель сжала хрупкую ножку бокала.

Отец взглянул на напряженную руку дочери, накрыл ее своей ладонью, а потом тихо и спокойно произнес:

— Правила придумывал не я. Таков закон империи. Сражайся — и обретешь независимость. Не хочешь сражаться — мирись с ограничениями. Так или иначе, живи по закону. — Он поднял указательный палец. — И не вздумай жаловаться.

«Тогда просто буду молчать», — решила про себя Кестрель. Она резко убрала руку и встала. Ей опять вспомнился купленный раб, который превратил молчание в оружие. Его выставили на продажу, толкали, разглядывали и заставляли подчиняться. Потом насильно отмыли, остригли и переодели. И, несмотря на это, он не позволил себя растоптать.

Кестрель умела чувствовать внутреннюю силу духа в других людях, как и ее отец. Светло-карие глаза генерала Траяна недобро сощурились.

Она развернулась и вышла из комнаты. Стремительно прошагав по коридорам северного крыла виллы, Кестрель остановилась перед большой двустворчатой дверью и распахнула ее. В темноте она легко нащупала маленькую серебряную шкатулку и масляную лампу, которую без труда зажгла вслепую. Пальцы сами знали, что делать. Играть вслепую Кестрель тоже умела, но сейчас ей особенно не хотелось промахнуться мимо клавиши. Весь день она только и делала, что совершала ошибки.

Кестрель обошла стоявшее в центре комнаты фортепиано и провела ладонью по его гладкой полированной поверхности. Этот инструмент был среди немногих вещей, которые семья привезла с собой из столицы. Пианино принадлежало матери.

Кестрель распахнула стеклянные двери в сад и глубоко вдохнула ночной прохладный воздух. Пахло жасмином. Она представила себе раскрывшиеся в темноте маленькие соцветия с острыми совершенными лепестками и снова почему-то вспомнила про раба.

Она взглянула на свою руку-предательницу, которая так своевольно поднялась на аукционе, заставив сделать ставку. Покачав головой, девушка отвернулась от окна. Хватит об этом думать.

Кестрель села за инструмент и окинула взглядом ровный ряд черных и белых клавиш. Когда отец велел ей позаниматься, он, разумеется, имел в виду не это. Речь шла о ежедневных тренировках с капитаном стражи. Но Кестрель не хотела сейчас брать «иглы»[ «Иглы» — маленькие ножи, которыми можно биться в ближнем бою или метать издалека.] или другое оружие, которое отец требовал освоить.

Руки легли на клавиатуру. Кестрель совсем легко пробежалась пальцами по клавишам, так, что спрятанные внутри инструмента молоточки даже не коснулись металлических струн.

Она глубоко вздохнула и начала играть.

4

«Она про меня забыла…»

Прошло три дня, а хозяйка дома, похоже, так и не вспомнила о своей покупке, которая увеличила число слуг генерала до сорока девяти. Новый раб сам не понимал, рад он этому или нет.

Первые два дня прошли в блаженстве. Он уже не помнил, когда ему в последний раз позволяли сидеть без дела. Приготовленная ванна была горячей, а на мыло он и вовсе уставился в неприкрытом изумлении. Оно чудесно пенилось и имело давно забытый запах.

После бани кожа была как новая. Коваль упрямо вздернул подбородок, когда другой раб подошел остричь ему волосы, и потом время от времени пытался по привычке поправить пряди, однако на второй день понял, что без них не так уж и плохо. Лучше видно мир вокруг.

На третий день за ним явился управляющий.