Проклятие победителя

Арин прикрыл лицо испачканной в муке рукой и в притворном ужасе уставился на нее сквозь пальцы.

— Ты просто зверь! Лучше тебя не злить, не то меня и боги не спасут.

— Ты ведь уже разозлил, — заметила она.

— Но разве я тебе враг? — Арин сделал шаг к ней. — Скажи.

Кестрель не ответила. Край столешницы впился ей в поясницу, и она сосредоточилась на этом ощущении.

— Ты мне — нет, — выдохнул Арин и поцеловал ее.

Губы Кестрель приоткрылись. Все было по-настоящему, но совсем не просто. От него пахло дымом и сахаром. Сладость, покрытая золой. Кестрель почувствовала привкус меда, который Арин слизывал с пальцев, пока они готовили. Ее сердце пропустило удар, и она сама жадно потянулась к нему, прижалась теснее. Арин неровно задышал и углубил поцелуй. Он приподнял ее и посадил на стол, так что ее лицо оказалось на одном уровне с его. Поцелуй продолжился, и Кестрель показалось, что слова, крылатые бестелесные создания, кружат возле них, задевают их невесомыми перьями. Слова толпились и настойчиво гудели.

«Скажи», — шептали они.

«Скажи», — вторил им поцелуй.

Любовь задрожала у нее на кончике языка. Но Кестрель не могла произнести эти слова. Как ей сказать такое после всего, что между ними было? После того, как она отсчитала пятьдесят клиньев распорядителю аукциона; после того, как часами мечтала о том, чтобы Арин спел под ее аккомпанемент; после связанных рук, после удара в колено, после признания, которое Арин прошептал ей в карете в ночь после Зимнего бала.

Вернее, эти слова были похожи на признание. Но она ошиблась. Ведь он так ничего и не сказал о заговоре. Но даже если бы сказал, все равно было уже слишком поздно.

Кестрель снова вспомнила обещание, данное подруге.

Она предаст себя, оставшись с человеком, который поцелуем заставил ее поверить в то, что ему нужна она одна. А сам в это время строил планы, мечтая уничтожить мир, в котором она жила, чтобы он оказался на вершине, а она — у подножия.

Кестрель резко отстранилась.

Арин начал извиняться, спрашивать, что он сделал не так. Его лицо залил румянец, губы припухли. Он бормотал о том, что слишком торопится, но, может, она подумает о том, чтобы остаться здесь вместе с ним.

— Моя душа принадлежит тебе, — сказал он. — Ты это знаешь.

Кестрель подняла руку, то ли потому, что не могла больше смотреть на его лицо, то ли потому, что испугалась этих слов. Она вышла из кухни. Лишь гордость не позволила ей побежать.

Кестрель пришла к себе в покои, натянула черный боевой костюм и сапоги, вытащила из плюща керамический нож, потом обвязала вокруг себя полоску ткани, закрепив свое самодельное оружие на поясе, и вышла в сад, дожидаясь темноты.

Она всегда была уверена, что легче всего сбежать через сад на крыше, но до сих пор так и не придумала, как это сделать. Окинув взглядом окружающие ее стены, снова не увидела никаких зацепок. Что толку в двери? Она ведет в покои Арина, а он…

Нет. Она ни за что не пойдет туда! Но совершенно случайно Кестрель нашла ответ на терзавший ее вопрос. Дверь как способ пройти через стену была бесполезна. Но ее можно было использовать для того, чтобы забраться наверх.

Кестрель взялась правой рукой за ручку, а левую ногу поставила на нижнюю петлю. Левой рукой ухватилась за каменный выступ и подтянулась. Пальцы ноги уперлись в петлю, эту маленькую полоску металла. Тогда она смогла поднять правую ногу и поставить ее на ручку двери рядом с рукой. Кестрель перенесла вес, выпрямилась и ухватилась за косяк, а затем зацепилась за трещину между камнем и дверью.

В конце концов Кестрель выбралась на стену, которая отделяла сады друг от друга. Она пошла по верху, старательно удерживая равновесие, и вскоре оказалась на крыше. Тогда она собралась с духом и побежала по скату крыши — вниз, вниз, к земле.

38

Арину снилась Кестрель. Он не запомнил сон, но, когда проснулся, ощутил: что-то неуловимо изменилось. Заморгал, вглядываясь в темноту, а когда услышал легкие шаги по крыше, быстро вскочил с кровати.

Кестрель спрыгнула на крышу первого этажа, скатилась по ней на животе и почувствовала, как ноги уперлись в водосточный желоб. Она изогнулась, схватилась за него и, свесившись вниз, разжала руки.

От удара о землю не так давно зажившее правое колено заныло, но она быстро поймала равновесие и бросилась к конюшне. Ланс приветствовал ее негромким ржанием.

— Ш-ш. — Она вывела его из стойла. — Тише, тише.

Лампу Кестрель зажигать не стала: свет могли заметить из дома. Она на ощупь схватила нужную упряжь и быстро оседлала Ланса. Потом вывела коня на улицу, вдохнула холодный ночной воздух и оглянулась. Дом спал. Никто не поднял тревогу, солдаты не выбежали во двор. Только в одном из окон западного крыла горел огонек.

«Это ерунда, — решила Кестрель. — Арин просто забыл потушить лампу перед сном».

Она вдохнула запах лошади. От ее отца всегда пахло лошадью, когда он возвращался домой из похода.

У нее все получится. Она доберется до гавани.

Кестрель вскочила на Ланса и, пришпорив его, понеслась вперед.