Проклятие рода

Год объезжали опричники вотчины, поместья и дворы казненных, предавая их огню и мечу. Государь велел: всю скотину, до кошек и собак, изрубить на куски, превратить в ничто, все постройки сжечь и смешать с землей. Скверна искоренялась так, как уже одобрил Господь. Так, как уже поступали, выполняя Его волю, преемник Моисея Иисус Навин и основатель Израильского царства Саул, расправляясь с изменниками и святотатцами. Суд царев – правда Божья!

Вслед за Федоровым пришел черед и митрополита Филиппа. Царю передали сказанное первосвященником: «Мы приносим жертву Господу чисту и бескровну, за государя Бога молим, а за алтарем неповинна кровь льется християнская и напрасно умирают». Посланные на Соловки Васька Темкин-Ростовский и дьяк Митька Пивов с делом справились худо. Изветы на Филиппа, написанные кое-кем из монастырской братии, да игуменом Паисием, последнему опричники щедро посулили кафедру, яйца выеденного не стоили. Застарелые обиды сводили. Чист был Филипп. Вновь его слова вспомнились: «суд твори праведен и истин, а оклеветающая сыщи и обличи!». Даже Суздальский Пафнутий, не любивший Филиппа, донос подписывать отказался. Царь с досады отходил посохом и Темкина и Пивова, велел прочь с глаз убираться. Для устрашения митрополита удавили его старца Левонтия, да людей митрополичьих – Никиту Опухтина, Федора Рясина, Семена Мануйлова. Тела под окна кельи подбросили. Филипп молчал. Царь сам к нему на службу пришел, смиренно благословения попросил, но в ответ услышал:

- Аще обещаешься покаяться о своих грехах и отогнать от себя полк сатанинский, - стоявшие за спиной Иоанна опричники плотно сдвинулись, встали плечом к плечу, готовые по первому знаку разорвать в клочья митрополита, - собранный тобою на пагубу христианскую, кромешников, сиречь опричниками нарекаемых, - Филипп ткнул пальцем в толпу царевых сподручных, - аз благословлю тебя и прощу. Аще же нет, да будешь проклят в сем и ныне и присно и во веки веков с кромешниками своими. – И повернулся спиной к царю. Иоанн слышал за спиной возбужденное дыхание охотничьих псов, почуявших добычу, чей-то шепот: «Измена!», но приказа не последовало. Царь перекрестился, и резко пошел на выход из собора, опустив глаза долу. Опричники суетливо расступались пред ним и вновь смыкали ряды, следуя за государем. Лишь на дворе, он подозвал к себе Федора Басманова:

- Собор собирайте. Судить митрополита. Накажи новгородскому Пимену сие дело, пусть верность свою проявит.

Вспыхнули веселым огоньком глаза опричника, знать, померещилась им с отцом опала грядущая. Побежал скоро к Алексею Даниловичу радостью поделиться. Но Басманов-старший лишь покачал головой сокрушенно, тяжело вздохнул, молвил в ответ:

- Измараемся сильно. Казни иных – то пустое. Ради дела семейного, ради рода нашего, ради верха взятого над княжатами, завсегда, да! То, что ныне государь наш с митрополитом измыслил - душевредно. И ему и нам. Чую иные времена грядут. Так что, Федор, отошел бы ты в сторону, коль сможешь.

- Воля царская… - Развел руками в нерешительности Басманов-младший.

- Это Иоанн мыслит, что она и Божья. А мы своим умом разумеем, чай не глупее государя. Он и нашу родню в запале казнить начал – Григория Плещеева, а Никита Очин-Плещеев местничался с Василием Умного-Колычевым, да получил невместную грамоту. С чего бы, коль митрополит Филипп из тех же Колычевых. Того прежде не было. Царевых рук дело! Говорил я с ним, но впустую, закусил удила.

Суд был скоропалительным. Обезглавленная после казней Федорова-Челяднина земщина в страхе молчала, больше всех неистовал новгородский архиепископ Пимен, самого Филиппа не позвали. Единственный голос прозвучавший в защиту опального митрополита подал казанский Герман Полев, тот самый, что, не приняв престол после по немощи покинувшего его Афанасия, поучать царя вздумал, и был отправлен обратно в Казань. Один голос – ничто. Собор постановил – Филиппа Колычева из святительского сана извергнуть. Митрополит лишь усмехнулся, да клиру тихо молвил:

- Чада мои, радуюсь, что послужил Церкви нашей. Ныне оскудеет она, а пастыри станут наймитами презренными.

Через два дня был тайно казнен в своей келье епископ Казанский и Свияжский Герман.

В Михайлов день во время службы Федор Басманов с опричниками ворвались в церковь, сорвали с Филиппа облаченье, напялили рваную старую рясу, выволокли наружу, избивая, швырнули в сани и отвезли в Богоявленский монастырь Николы Старого. Через несколько дней и вовсе переправили из Москвы в Тверской Отрочь монастырь. Новым митрополитом поставили Кирилла, архимандрита Троице-Сергиева монастыря. Дело сделано!

- Государь! – Иван Михайлович Висковатый почти ворвался в царскую палату, впопыхах поклонился, заодно стараясь преодолеть отдышку.

Царь напрягся, крепко ухватился за подлокотники, аж пальцы побелели, знать с дурной вестью пожаловал глава Посольского приказа:

- Говори!

- В Стекольне измена. Короля Ирика схватили. Заточили в собственном замке. – Хватая ртом воздух, Висковатый выдавливал из себя короткие фразы. – Со всем семейством. Ныне брат его Яган в королях.