Проклятие рода Баскервилей (СИ)

Холодало. Озябший голодный зверь зарылся в мокрую опавшую листву. Где-то вдали гулко ухала сова. Сквозь завесу тумана едва пробивался мертвенно-бледный свет луны. Чёрной громадой нависал угрюмый дом. Там, за несколькими дюймами кирпичной кладки, упивалась последними мгновениями своего никчемного бытия его жертва, не подозревающая, что смерть уже на пороге. В освещённом окне гостиной часто показывался силуэт сэра Генри, очевидно, бесцельно бродившего по комнате. Иногда зверь замечал в окне одного из "ангелов", что спасли шкуру Баскервиля в Меррипит-хаус. Тот курил длинную трубку и задумчиво, нахмурив тонкие брови, смотрел в темноту.

Вдруг бойница старой башни озарилась голубоватыми всполохами. Тихой моросью с небес опустился женский плач, поначалу тихий, но постепенно переросший в громкие рыдания. Точно захлебнувшись бесконечной болью, рыдания на миг смолкли, и над завернувшимся в туман Баскервиль-холлом взметнулся полный отчаяния и дикой ненависти крик, крик такой силы, что зазвенели стекла.

Через минуту на террасу выбежали двое: худой - тот, что курил трубку у окна, в наспех накинутом инвернесском плаще[8] и нелепой охотничьей шляпе и приземистый коротышка с рыжими усами щеточкой в расстегнутом клетчатом пальто и котелке. Они растеряно оглядывались, размахивали оружием и метались по лужайке. Вслед за ними появился пьяный вдрызг, икающий сэр Генри с огрызком сигары в зубах. Неловким движением эсквайр попытался вынуть свои кольты, но у него ничего не вышло, и он повалился навзничь. Худой, наконец, задрав вверх голову, заметил странное свечение в бойнице старой башни. Коротышка тем временем усадил извалявшегося в грязи сэра Генри спиной к стене и приказал никуда не двигаться, пока они не обследуют башню.

Шорох листьев и мягкая поступь зверя не встревожили Баскервиля, провалившегося в пьяное забытье. Сэр Генри, оставшись один, уронил голову на грудь и бессвязно мычал. Наступила та самая секунда, когда обмякшая жертва принимает свою участь. Лишь почувствовав горячее дыхание на лице, сэр Генри очнулся и обречённо вытаращился на демона. В его взгляде уже не было страха, бесстрастно молчала покорность. Он выдохнул с облегчением при виде смерти в её ослепительном великолепии, смерти, очищающей всякого от скверны жизни.

"Ангелы", прилетевшие на этот раз слишком поздно, узрели обагрённого кровью демона, разрывавшего брюхо сэра Генри, из которого вывались бледно-розовые кишки и сморщенная желтая печень. Широко раскрытые глаза Баскервиля с удивлением наблюдали, как клыки монстра вырывали из его уже мертвого тела куски мяса.

Коротышка окостенел от ужаса, не в состоянии пустить в ход свой армейский револьвер. Худой, совладав с нервами, несколько раз выстрелил в демона. Пули стальными осами впились в зверя, он зло взвизгнул, попытался одним прыжком достать врага, но упал бездыханным на гнилые доски террасы.

* * *

Переводя дух, рассказчик отхлебывает горький эль и долго смотрит на алые лепестки огня, пылающего в камине. За окном шумит осенний проливной дождь и завывает вечный бродяга ветер, неутомимо колышущий вересковое море. Тягуче разливается по комнате молчание, будто старое вино, смакуется услышанная история. Наконец, опомнившись, рассказчик продолжает.

Сэра Генри похоронили в фамильном склепе, вознесшемся над могилами простых смертных, в самой середине гримпенского кладбища. Бэрримор, утративший смысл существования, не находил себе место в опустевшем Баскервиль-холле и часами торчал, словно верный пёс, подле умершего хозяина.

Однажды, по обыкновению, дворецкий коротал свой день на кладбище и, склонив голову, истово молился. Когда же он окончил молитву и, перекрестившись, поднял очи от грешной земли, то прочёл выцарапанную кем-то на стене склепа слова: "Смертию смерть искупил проклятый род".

Смотритель кладбища, подслеповатый сварливый старикашка, божился, что никто и близко не подходил к усыпальнице славных Баскервилей, только вот один долговязый цыган в шерстяном плаще околачивался зачем-то возле могил. Делать было нечего, и Бэрримор, досадуя на вздорного старика, отправился домой, а на следующий день вернулся с белилами, чтобы закрасить срамную надпись. Но страшная картина, что предстала его взору, окончательно подкосила беднягу.

На месте последнего пристанища всех Баскервилей осталась лишь груда почерневших камней и дымившихся ещё головешек вперемешку с обуглившимися костями. Склеп выгорел дотла. Смотритель твердил, что ровно в полночь каменная усыпальница вдруг вспыхнула сама по себе дьявольским огнём а на болоте, будто из преисподней, снова завывал демон.