Проклятие рода

- Врешь! – Впился глазами в казака.

- Ну, коль ты крестом клялся, то смотри! – Болдырь также, как и купец, осенил себя. Да не един раз, а трижды. Еще и молитву краткую сотворил.

- Ух, ты! – Восхитился купчина. – То-то люди сказывали, что родила Соломония в Суздале, а дитя исчезло.

- То-то! – Передразнил Болдырь.

- А сами-то его видели? – Допытывался московит.

Болдырь хитро переглянулся с Юрием - Кудеяром.

- Да случилось разок. Он чрез Новгород ехал. Вот и свиделись…

- И каков?

- Помоложе тебя будет. Вот, сродни нашему Юрке. Не, чуток постарше. – Опять подмигнул Кудеяру. - Черняв, бородат, высок, широкоплеч. С ним ватага. Все, как один богатыри.

- А много ль?

- С два десятка.

- И на Москву подались?

- Вперед нас ушли. – Подтвердил казак.

- А на Москве что умысливают?

- То мне не ведомо! Что ж он по твоему разумению должен с каждым встречным делиться?

- Н-да… - Купчина огорченно опустил голову.

- Сдается мне, - загадочно прошептал ему казак на ухо, - неспроста на Москву-то его ватага подалась. Коль сын-то он законный князя Василия, то сам понимаешь, может нынешнего пододвинуть захочет, может за мать в монастыре загубленную Глинскими отмстить... – И отодвинулся. - Токмо я не говорил тебе ничего, а ты не слыхал. Привиделось, послышалось… А то про меня подумаешь, будто я – Кудеяр. Иль вон Юрка.

- Да, не-е-е. – Замотал головой московит. Заулыбался хитро. – Не говорил ничего, а что и расслышал, так, то сорока на хвосте принесла, на торгу трещала. – И добавил, замечтавшись. – Эх, где ж сыскать того Кудеяра на Москве?

- Сказано – про то не ведаю! Больно велика ваша Москва. Людей – пруд пруди. Толчея, аки в Стамбуле агарянском. Человек – песчинка! А на что он тебе-то сдался? – Подмигнул купцу Болдырь.

- Да доброго царя бы на престол великокняжеский…

- А без царя, знамо, никак?

- Нет. – Тряхнул головой убежденно. – Бог на небе, великий князь на земле.

- А с чего ты взял, что он добрый?

- Обиженный всяк добрее энтих, зажравшихся. Сам чудом спасся и людишек жалеть будет.

- Темнота ты московская. Бог он един, а царей – королей, херцогов всяких я повидал на веку своем немало. Токмо ни при одном жизни сладкой не видел. То мы – казаки живем-поживаем, не тужим, кругом решаем, басурман бьем. И нужен ли царь нам? Нет!

- То вы, то мы.

- Эх! – Махнул казак рукой обреченно. – Вытоптали вас татары. Потому и мыслить разучились. Царя вам подавай! Своей башки на плечах нет, токмо у него должна быть.

- Своя есть, да мала.

- Ну и живите! Ищите Кудеяра, может согласится царем вашим стать.

- Попросили бы всем миром.

- Слыхал я про мир ваш… - Казак отвернулся даже. Кинул на прощанье через плечо. – Бывай, купец!

После Кудеяр упрекнул его:

- Зачем сказал?

- Слух про тебя, Юрка, пустить надобно. Пусть задрожат ироды. Чем страху больше, тем злее, а чем злее, тем глупее.

- А разыщут, переловят?

- Где? Посреди задворок и тупичков московских? И кого? Ватагу большую искать будут. А ежели к нам… Ха! Отобьемся и уйдем. Малым числом всегда легче. А у них пусть требуха в брюхе дрожит.

Тяжела служба на Казенном дворе. Целыми днями в клети пыточной, света белого не видишь. Зима ль, лето, все едино. Круглый год тепло от жаровен палаческих. Одного за другим волокут людишек, на дыбу вздергивают, и сидит дьяк, знай расспросные речи записывает. Одного возьмут, а он еще с десяток оговорит, колесо дознаний крутится, поток людской не ослабевает. Вот звонаря приволокли с колоколенки Большого Благовеста, что пред Большим Иваном еще при великом князе Василии поставили. Уронил, пес, колокол в день воскресный.

- А-а-а… - Истошный крик оборвался вместе с хрустом вывернутых суставов. Вздернутый на дыбу лишился чувств.

- Эх, ты, черт! Куда торопишься? – Прикрикнул на палача Осеев, дьяк Казенного двора, ведавший расспросными делами.

- Не рассчитал, Степан Данилыч, легок больно… - Виновато потупился кат, выпустил из рук веревку, отчего тщедушное тело жертвы соскользнуло с дыбы на пол. – Отойдет! – Успокоил. И приказал помощнику. – Плесни на него.

Из темноты застенка выступил молодой парень, одетый, как и мастер в длинный кожаный передник, закрывавший спереди все туловище, взял ведро и с размаху окатил расспрашиваемого водой. В ответ обнаженное тело зашевелилось, послышался слабый стон.

- Говорю же, отойдет. – Палач подергал себя за густую черную бороду и добавил. – Не сумлевайтесь, Степан Данилыч.

- Отойдет… еще и спросить не успел, а из него дух вон… - Дьяк недовольно пробормотал себе под нос, расправляя на столе лист бумаги и намереваясь записывать. Покусав в раздумье гусиное перо, обмакнул кончик в чернила и заскрипел, шепча вслух. – Так, Матвейка Кузьмин сын, из новгородцев, звонарь колокольни Большого Благовеста, сотворил падение колокола в чем доводится крамола и татьба на государя и великого князя…