- Это тебя ныне гложет? Пустое! – Усмехнулся Макарий. – Сколь лет минуло? Два десятка почитай. Власть Божья тоже ведь под искушением. Оттого людишки несут в помрачении скверну разную. Самозванцами себя творят.
- Так родила та самая монашка, аль нет?
- Тебе дядя твой грамоты принесет, прочтешь, сам осознаешь, что ничего не было!
- А не могли государевы дьяки обманом прельститься?
- Шило что ль утаить в мешке? В монастыре жила Соломония, люди вокруг. Умом тронулась бесплодная монашка, оттого привиделся младенец ей. Походила с поленом на руках, а после объявила, что помер. А может, люди надоумили, мол, хватит, хоронить пора. Подсказали – мертвый он. Дьяки могилу вскрывали, на святотатство шли, а ты, говоришь, обманом прельстились. За такой обман не токмо своей головой ответишь, всем родом своим, до десятого колена. Кто ж осмелиться! Розыск твой дядя проведет, сам узнаешь, откель слух взялся. Может не люди, а бояре распускают. О своем благочестии и любомудрии пекись, государь. Колокол упавший отольем заново, а казну новгородскую вернуть надобно!
- Да, владыка! Токмо к походу на Казань деньги надобны.
- То дело святое супротив агарян идти, дабы вся вселенная наполнилась Православием. Землицу подрайскую к рукам заодно прибрать. Для походов, государь, казна имеется. Пусть дума боярская думает, как наполнить ее. Заставь бояр! Через тебя Бог хочет все преступления закона исправить. Церковь Божия поможет, не сомневайся, токмо не с нее начинать надобно.
- Про дядьев моих, что скажешь, владыка? – Неожиданно спросил Иоанн.
- Про дядьев… - Повторил за ним митрополит. Бороду пригладил, усмехнулся. – Помнится, у матери твоей, царствие ей небесное, тоже дядя имелся… Михаилом, свет Васильевичем, как и твоего звали… Муж славный, воин отменный! Токмо в речах и мыслях не сдержанный. Посчитал, что править сам может, коль племянница юна, да вдова - дело после смерти батюшки твоего было. В острог отправился… далее мыслить о делах ныне скорбных и грешных.
- Мыслишь и моим туда дорога? – Быстро вставил Иоанн.
- Так уж и в острог… - Опять усмехнулся Макарий, но посерьезнел. – Воли им не давай, государь. Пусть о пользе радеют, а не о власти и мошне своей. Сказывал я тебе, повторю ныне, надо и еще с тыщу раз – не в знатности дело, не в родстве с тобой, в служении! Сколь раз бывало выходит войско, а главой его не тот, кто умнее, а тот, кто знатнее. Коль голова знатна, да дурна, беда лишь одна!
- Вот и Настюшка говорит: «Боюсь Глинских, боюсь бабушку твою Анну!».
- Ты, государь, жену люби свою, да уши лестью сладострастной не затыкай! За Анастасией твоей Захарьины стоят. За них, небось, хлопочет?
Царь кивнул головой.
- То-то. Род неплохой. Дядя ее покойный в великой чести был у отца твоего. Братья Настасьины кишкой потоньше будут, но забраться повыше Глинских мыслят. Оттого чрез жену твою к тебе стремятся. Отпихивать не надобно, но корысть свою государеву блюди. Помни, прежде чем ты брат, племянник, дядя иль шурин, ты государь всея Руси. Пусть Захарьины грызутся с Глинскими, то на пользу. Сильны в знати вольности прежние отъезжие. Не хочу, мол, служить своему государю, отъеду к другому. Мало их на Литву бегало, да обратно? О вотчинах своих более пекутся, нежели о царствии. Завистничают, местничают, от того распри – кто знатнее, кто богаче, кто к царю ближе. А что не по им – Литва подлая тут как тут, сманивает. Безродному – что? Служба! От нее почет, ласка царская, пожалования. Его родовая удельная спесь на сторону не тянет, о деле государевом печется. Но и о своих прибытках. Не без того. Даже холопа последнего кормить надобно, иначе сдохнет. А от дохлого польза токмо мух плодить! Как тебе, государь, Алешка Адашев глянулся?
- Глянулся. – Кивнул Иоанн. – Исправен во всем.
- То-то. Не знатен, а толков! – Митрополит хлопнул себя по коленке. – Ну, с Богом! Пойду я, сын мой. – Макарий поднялся с лавки, юный царь помог владыке. – Не провожай меня, государь. Дай благословлю тебя знамение крестным, да поцелую.
Оставшись в одиночестве, Иоанн подошел к окошку, выглянул наружу. Стемнело уже. Не видать никого.
- Эй, люди, Адашева ко мне! – Крикнул.
На зов явился Алексей Адашев. Иоанн поджидал его сидя на троне. Дал к руке приложиться, после молвил, в глаза пристально заглядывая. Адашев спокойно встретил царский взгляд:
- Взял я тебя Алешка из пыли!
- Да, великий государь! Велика честь служить тебе. – Еще раз поклонился Адашев.
- Велика… - Повторил за ним юный царь. – Хочу, чтоб помнил всегда об этом. Но не о том речь. Желаю, чтоб отныне ты начал ведать челобитными, чтобы сам принимал, разбирал, да мне, на мой царский суд выносил.
- Исполню, как велишь, великий государь. Дозволь еще слово молвить?
- Говори, не томись.
- Мысли многие в моей голове вертятся, как обустроить славнее государство твое, самим Богом тебе врученное.
Царь кивал, мол, давай, говори дальше.
- Да и не только в моей, мало ли голов толковых на Руси. По воинским делам Ивашка Пересветов челом бить хочет…
- Кто таков? – Иоанн перебил Адашева.