Проклятие рода

- Поваренок с твоей государевой кухни на примете. С братьями и сыновьями. – Опричник мельком посмотрел в сторону Вяземского. Как никак келарь за все, что на царский стол попадает головой отвечает. Царь проследил за взглядом Малюты, но промолчал. Князь Афанасий ничего не заметил, увлеченный обгладыванием какой-то косточки. Скуратов продолжил. - С ними же огородник со двора царевича Иоанна и иные. Как воля твоя будет, так и приступим.

- Погодь пока. Держи на примете нужных людишек. Сперва с Челядниным и прочими из земщины покончим. Ступай!

Малюта косолапо переваливаясь, скрылся за дверью. Царь теперь смотрел на Вяземского, взгляд и слова Скуратова, запомнились. К чему бы? Ведь верен был всегда Афонька, все до царя самолично вкушал, дабы умереть первым если удумает кто… А если захочет вместе с царем, аль средство против яда знать будет? Вновь измена? Нестерпимо заломило в висках. Когда ж все кончится? Никогда! – Нашептывал кто-то невидимый в ухо. – Крамолу изведи сперва. Иоанн снял клобук, бросил его небрежно на аналой, поверх Жития, двумя руками яростно стал тереть виски, зашептал во гневе.

- Сия рече Господь: иже обречен к смерти – к смерти, иже к мечу – к мечу, иже к гладу – к гладу, иже к пленению – к пленению. И посещу на тех четырьмя образы, рече Господь: меч – на заклание, псы – на растерзание, птица небеси и звери земли – на пожрение и расхищение. И дам их в погибель всем царством земным… Земным… Земским… - Повторил еще раз вслед за словами пророка Иеремии. Легче стало на душе, и боль отступила. Поднял голову, осмотрелся. Все опричники замерли, побросав еду и питие, поджилками, всем нутром, шкурой и волосьями на ней чуя немой взрыв ярости царской. Отпустило. Все перекрестились в уме и вновь в миски уткнулись. Иоанн Васильевич надел клобук, выдохнул сильно. Посмотрел на Вяземского.

- Князь Афанасий, вели к утру, чтоб Висковатый со Щелкановым в Слободе были.

- Считай исполнено, государь. – Вяземский поднялся из-за стола, отбросив недоеденный кусок. – Тотчас гонца отправлю.

Басмановы, отец с сыном, переглянулись, перемену цареву почуяв. Поверх их голов все идти начинает. А ведь с самых, почитай, истоков перемен опричных верой и правдой служили. До сей поры их первыми по посольским делам вопрошали, а уж после дьяков призывал к себе государь. Не к добру это!

Царь снова обвел взглядом набивавших чрево опричников, взор остановился на Таубе и Крузе. Иоанн указал на обоих ливонцев двумя перстами, ими же поманил к себе. Чуть не вприпрыжку подбежали. Оба кругленькие, аккуратненькие, лоснящиеся от жирной пищи, угодливые.

- Найдите мне этого…, пес его знает, как зовут… ну, датского Арцымагнуса человека.

- Шрафера? – подсказал догадливый Таубе.

- Оного. – Поморщился царь, недовольный, что запамятовал. – Что там его хозяин надумал?

- Принц Арцимагнус Хрестьянович, - поспешил влезть Крузе, - просит твоей защиты, хочет быть голдовником , крест на том целовать готов, лишь бы вотчину свою вернуть, да приумножить.

- Приумножим. – Криво усмехнулся Иоанн. – Коль толк от Арцимагнуса нам будет. – Добавил громко, чтоб все слышали. – Сделаем королем Ливонским, оженим. Вон, у брата моего любезного, князя Старицкого, сколь дочерей на выданье. Своим сродственником Арцимагнуса сделаю. Войско дам. Пущай воюет. Яз трижды царь , и над королем царем буду!

- Дай Бог, чтоб здрав был царь государь наш великий князь Иоанн Васильевич… - начал Таубе, подхватили опричники, разом поднявшись, быстро плеснув вина, кто куда успел, в чашу ли, в ковшик, - на многие лета!

Царь остановил их, подняв руку:

- Жития слушать будете, братия! – Объявил свою волю и открыл наугад лежавшую пред ним на аналое книгу.