Проклятие семьи Пальмизано

Вито Оронцо Пальмизано

94-й Пехотный полк

Беллоротондо, 25 октября 1918 г. (пятница)

Любовь моя!

Я диктую письмо Франческе – это не так стыдно, как диктовать его муниципальному писарю, и таким образом я смогу сказать тебе гораздо больше и о более личных вещах.

Вчера, в четверг, когда я вернулась, дома еще чувствовался твой запах, и я заскучала по тебе сильнее, чем когда бы то ни было. С тех пор как ты уехал, стоит мне взглянуть на кухонный стол, у меня мурашки по всему телу и я умираю от тоски. Как же мне хочется зацеловать тебя и прикоснуться к красному сердцу, отпечатанному у тебя на груди! Неужели это сердце все принадлежит мне? Моего не видно, но оно тоже бьется только ради тебя.

Как дела на фронте? Ты все еще думаешь, что эта проклятая война скоро закончится? Обещаешь вернуться домой к Рождеству? Мне нравится воображать, что к следующей рождественской мессе мы вместе пойдем в Иммаколату и войдем в церковь под руку, а потом сядем в первом ряду, как настоящие господа. После четырех лет войны ты заслужил честь стоять впереди всех, высоко держа голову. Отец Констанцо, новый настоятель, может быть, даже отдельно поприветствует тебя.

На следующей неделе мы начинаем собирать оливки. Сегодня мы собрали последний остававшийся урожай примитиво, а в понедельник, думаю, начнем с наших ньястре за домом. Мне помогут Франческа, Кончетта, моя двоюродная сестра Бруна, а еще жена Вичино. Может быть, ты еще успеешь помочь нам перебирать оливки на кухонном столе, и, может быть, потом я разрешу тебе расстегнуть мне пару пуговиц на блузке.

Береги себя, ты нужен мне дома, живой и здоровый. По правде говоря, я не знаю, что стала бы без тебя делать. Я бы умерла.

Напиши мне и расскажи обо всем, что ты делаешь и думаешь. Целую тебя тысячу раз и крепко обнимаю. Люблю тебя безумно.

Твоя Доната

P. S. Франческа учит меня читать и писать. Она говорит, что скоро я уже сама справлюсь.

Целую еще раз.

Доната

Витантонио почувствовал ком в горле и заплакал. Он взял две пачки писем, аккуратно перевязанные белой ленточкой, и какое-то время держал их в руках. Это была вся переписка его родителей, пока Вито Оронцо был на фронте, в каждой связке порядка тридцати писем; более трех лет отец и мать аккуратно переписывались – как минимум раз в месяц. Витантонио отложил письма в сторону, на потом, и стал по одному перебирать прочие материнские сокровища.

Он за цепочку вытянул золоченый медальон в форме сердечка – из тех, что открываются посередине и хранят в створках фотографии влюбленных. Раскрыв его, он увидел лица отца и матери и вспомнил, что, когда был маленький, на всех семейных праздниках этот медальон был на Донате. Витантонио с грустью подумал, что вот уже три года, как он покинул Беллоротондо, и за все это время у них не было повода что-нибудь отпраздновать. Потом взял две золоченые сережки с жемчужинами, которые бабушка подарила его матери на сорокалетие, и улыбнулся – Доната считала, что эти сережки слишком хороши для нее, и стеснялась их носить.