Проклятие Шалиона

Кэсерил прищурился, пытаясь привести в порядок свои мысли, и предположил:

– Но ведь есть лорды… более богатые, более молодые, более привлекательные, более достойные…

– Но она же просила не о них! – вставил свое слово широко улыбающийся Бергон. – Ей нужны вы! А о вкусах не спорят, верно?

– И я должна оспорить по крайней мере один пункт вашей самооценки, Кэсерил, – проговорила Бетрис. – В Шалионе нет лордов более достойных, чем вы.

И она еще крепче сжала его ладонь.

– Подождите, – сказал Кэсерил, испытывая примерно то, что испытывает человек, скользящий вниз по снежному склону. – У меня нет ни земли, ни денег! Как я стану содержать семью?

– Отныне мой канцлер будет состоять на фиксированном жалованье, – сказала Изелль.

Какие неожиданные переходы! Сразу – к делам!

– Как это сделал Лис в Ибре? – спросил Кэсерил. – Это очень мудро, моя госпожа! Теперь высший чиновник в государстве будет полностью подчинен королевской власти и не станет разрываться между интересами королевской семьи и своего клана, как это было с ди Джироналом. И кем же вы собираетесь его заменить? У меня есть несколько идей…

– Кэсерил! – смеясь, остановила его королева. – Канцлером станете вы! Кого еще я могу назначить на эту должность? Никаких других кандидатов и никаких пустых разговоров. Это место – ваше!

Кэсерил так и сел в кресло, где его только что брили. Руки Бетрис он не выпустил из своей.

– Начинать прямо сейчас? – слабым голосом спросил он.

Изелль вскинула подбородок.

– Конечно, нет! Сегодня у нас праздник. Завтра и начнете.

– Если будете себя хорошо чувствовать, – уточнил Бергон.

Некоторое время Кэсерил молча сидел, пытаясь осмыслить произошедшее, после чего произнес:

– Да, вот это новость!

Хотел синицу в руки, получил журавля. Ну что ж. Если выбирать… Кто-то, может быть, решил бы – за его заслуги – позволить ему до конца жизни существовать во славе, комфорте и покое… А кто-то решил пожертвовать его покоем и комфортом ради новых, больших дел. Лучше уж второе! Канцлер Кэсерил. Милорд канцлер. Губы его молча шевелились, привыкая к артикуляции этих непривычных пока сочетаний звуков.

– Официальное заявление мы сделаем сегодня, после ужина, – сказала Изелль. – Поэтому вам нужно соответственно одеться. Затем мы с Бергоном преподнесем вам цепь канцлера перед всем двором.

И повернувшись к двери, она отправилась на выход, бросив через плечо:

– Бетрис! Вы мне нужны…

Но вдруг остановилась, повернулась и, улыбнувшись, проговорила:

– Чуть позже.

И подхватив под руку мужа, вышла, предусмотрительно захлопнув за собой дверь.

Кэсерил протянул руку, обхватил Бетрис за талию и усадил ее себе на колени. От неожиданности она негромко взвизгнула.

– Да, губы – это то, что нужно! – произнес он и поцеловал невесту.

Через некоторое время, переводя дух, она отстранилась, с довольным видом потерла свой подбородок, потом подбородок Кэсерила, после чего произнесла:

– Вот теперь ты не колешься!

С Умегатом Кэсерил смог увидеться лишь на следующее утро, в приделе Бастарда кардегосского Храма. Служка, выказав должное почтение высокому гостю, проводил его в комнаты на третьем этаже, где дверь на его стук отворил, поклонившись, Дарис, безъязыкий грум. Кэсерил не удивился, увидев на груме одеяния ордена Бастарда снежной белизны. Дарис потер свой подбородок и, улыбаясь, показал Кэсерилу на его собственное безбородое лицо, пытаясь что-то произнести, и Кэсерил был рад, что ничего не понял в бормотании бывшего грума. Безъязыкий провел его через гостиную на маленький деревянный балкон, увитый виноградом и уставленный горшками с красными геранями. Балкон выходил на площадь перед Храмом.

Умегат, также одетый в белые одежды, сидел в прохладной тени за маленьким столом, на котором Кэсерил с удивлением увидел бумагу и перья с чернилами. Дарис торопливо принес кресло, и Кэсерил поспешил сесть, не дав Умегату подняться. Дарис вновь пробормотал что-то, что Умегат понял как предложение выпить чаю, на что Кэсерил согласился, и Дарис умчался выполнять просьбу гостя и хозяина.

– Что это? – спросил Кэсерил, показывая на бумагу и перья, лежащие перед Умегатом. – Вернулась способность писать?

Умегат скривил губы.

– Пока на уровне пятилетнего ребенка. Похоже, я частично омолодился.

Он поднял лист бумаги и продемонстрировал Кэсерилу буквы-каракули, написанные действительно как будто детской рукой.

– Пытаюсь их запомнить, – продолжил он, – а они все выпадают. И рука отупела – никак не может вспомнить, что нужно делать с пером. Зато на лютне я играю так же плохо, как и раньше. Врач говорит, что у меня сплошные улучшения, и он, наверное, прав, потому что месяц назад я совсем не мог изобразить то, что у меня сейчас получается. Когда читаю, уже могу поймать слово, хотя они все время разбегаются, как крабы во время отлива.

Он посмотрел на Кэсерила и, отложив перо, спросил:

– А вы как? Говорят, в Тариуне вы творили великие дела? Менденаль сказал, вас проткнули мечом?