Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

— Нам нельзя в село, — мужики снова перекрестились. — Староверы мы, в Ветку24 направляемся.

Только тут юноша обратил внимание, что мужики крестятся не по-нашему. Он представил себя одного в раскольничьем лагере, на хромой ноге, без зелий и опыта в излечении… Представил, и замотал головой:

— Нет, добрые люди. Я — не отец Митрий, и пользы от меня как от знахаря мало.

— Жаль, — бросил кустистый, и его взор упал на крест, выбившийся из-под рубахи Мартина. — А это у тебя откуда?

— Господь послал.

Мужики снова переглянулись, откашлялись и уставились на навершие беседки, от которого практически отвалилось деревянное распятие.

— Парень, если не хочешь, чтоб тебя несли к раненым, дозволь доставить их сюда. Лагерь — не лучшее место для тех, кто готов предстать пред Отцом нашим. А тащить нам не в тягость. Мы охотники, лес нам что дом родной.

Мартину хотел только одного — бы раскольники убрались. А там, он, может, как-нибудь переползёт через болото в село:

— Несите, сделаю что смогу. Здесь наверняка ещё остались сухие травы и лекарские книги отца Митрия.

— Только вот что, парень, — сказал тот из мужиков, который был менее лохмат. — Здесь прямо на тропе — необычный рыжий валун. Он здорово похож на камни с языческих капищ. Ты не знаешь, откуда он взялся? Не было ли у скита раньше места для сборища поганых?

— Про валун и язычников я не никогда не слыхал, — признался Мартин. — Но тут неподалёку должен лежать мёртвый медведь. Пожалуйста, снимите с него шкуру, а внутренности — закопайте. Иначе скоро сюда явятся волки, а может кто и похуже. И ещё — прибейте бобров на ручье.

* * *

Мартин перебирал корзины и туески отца Митрия и прикидывал, может ли он излечить себя сам. Излечить не корешками и настойками, а обретённым у Синь-камня колдовским способом. Он представил, как по незнанию вызывает внутри не целительный огонь, а ледяные осколки, сразившие лесного князя, и эти осколки превращают его тело в решето… От этого юноше стало нехорошо, и он зло подумал: «Чародей недобитый». А ведь, если он сейчас не покинет скит, придется лечить не чирей на ноге влюблённой дурочки, а настоящие боевые раны взрослых мужиков. И ещё Бог весть какие дорожные болезни, о которых он не имеет ни малейшего понятия.

Сушеные травы и грибы, запасённые бывшим монахом, оказались в более-менее сносном состоянии, но главное — сохранились книги. За это, как понимал Мартин, надо благодарить бобров (вечная им память). Конечно, сырость для пергамента и бумаги — очень плохо. Но, если бы тропа оставалась проходимой, сюда из села давно наведались бы любители чужого добра. Юноша сложил самые ценные книги в суму, и решил дать колену передохнуть до утра. А там — доплыть, доковылять и доползти до села.

Но утром, едва занялся рассвет, в скит явились староверы со своим раненым. Как им удалось затемно пробраться по лесу с тяжело больным на руках — этого Мартин не представлял.

— Медведя мы не нашли, пропал куда-то, али привиделся тебе, — объявили охотники, словно это имело сейчас какое-то значение. — А нашего товарища всё же осмотри, мил-человек.

Делать нечего. Надо было уважить просьбу, и взглянуть на человека, которого доставили сюда умирать. До его кончины точно оставалась недолго, потому что лицо раскольника представляло собой кровавую кашу. Один глаз вытек, над вторым нависала иссиня-чёрная опухоль, лоб рассекала вмятина, а носа практически не осталось. Изуродованный находился без сознания и в горячке.

— Это его гультяи дубиной приложили, — объяснил большебородый. — Ну, в дороге ему, конечно, лучше не стало. Лотием его зовут, хороший был человек.

Мартин велел положить Лотия на траву, притащил настойку, снимающую отёк, и склонился над раненым. Нога у юноши не гнулась, поэтому пришлось раскорячиться, выставив её в сторону. Он вылил лекарство на тряпку и принялся аккуратно промокать раны. Получалось не очень. Тогда парень вспомнил о Полюшке и спросил:

— А можно я прочту молитву? Нашу молитву, ведь ваших я не знаю.

— Не бывает наших и ваших молитв, — отвечал ему охотник, которого, как понял юноша, звали Паисием. — Бог — один, и любые слова, к нему обращённые, да будут услышаны. Поэтому — читай.

— Премилосердый Боже, призри на раба твоего Лотия, болезнию одержимаго; отпусти ему согрешения, возврати здравие и силы телесные, — начал шептать Мартин неизвестно откуда возникшие в голове слова.

В это время на тропе послышались шаги, и на поляну у скита (это было невероятно) вышла Геля — мокрая, замученная и тяжело припадавшая на шест. Она испугалась, завидев Мартина в окружении незнакомых дядек, но сил спасаться не было, и она удивленно воззрилась на происходящее. Парень хотел было рвануть к девушке, но Паисий ухватил его за плечо:

— Надо закончить.

Охотники оценивающе посмотрели на гостью. Посмотрели, поняли, что она не представляет угрозы, и отвернулись. Меж тем Мартин продолжил молитву и омовение ран, но мысли путались, всё время возвращаясь к Геле:

— Она! Пришла! Одна! Ко мне! Через лес и болото! Значит не всё потеряно! Значит…