Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

Мартин остановился и прислушался. В деревьях завывал ветер. Наст отливал на солнце. На глубине подо льдом перешептывались щуки. Но Синь-камень молчал. Юноша вздохнул, достал нож и рассёк себе левую ладонь. И раны заструилось алая тягучая водица.

— Прими это, могучий дух, и покинь мою жизнь навсегда. Я сам хозяин себе и служу другому Богу, милостивому и справедливому, — выпалил Мартин.

С ужасом и облегчением юноша увидел, как кровь на камне кипит, пузырится и впитывается в твердь. Он успел подумать, что не мешало бы перетянуть чем-нибудь рану. Ведь по глупости он даже чистого платка с собой не захватил. Но тут голова закружилась, тело попеременно бросило в жар, в холод и снова в жар. А потом наглец, требовавший от Синь-камня повиновения, просто отключился. Впав в состояние, не похожее ни жизнь, ни на смерть.

* * *

Он лежал в жухлых камышах на берегу, и за ним колыхалась вода. Одежда была мокрой, но рука не саднила и совершенно зажила. Синь-камень угрюмо маячил в стороне. Но его почти не было видно, так как вокруг висел сильный туман. Крест вырвался из-под рубахи, и Мартин убрал его обратно. Юноша встал, поднялся по берегу — там туман казался не таким плотным. Огляделся, пошуршал осенними листьями. И подумал:

— Странно, почему земля застелена жёлтым? Сейчас же конец февраля, и повсюду только что лежал белый снег. И почему в камышах плещется озеро, скованное морозом?

Юноша не понимал, что с ним произошло. Допустим он не сошёл с ума, и его жизнь не превратилась в иллюзию. Значит сейчас уже осень? Но как он мог пролежать у валуна целых полгода и при этом не околеть, и не умереть без еды и питья?

Мартин подумал, что Синь-камень вернул его на три года назад, в тонбовскую рощу, где заключался их кровавый договор. Это было бы здорово — многие ошибки можно исправить, зная последствия своих глупых поступков. Но за спиной у него сейчас находилась не река, а большое туманное озеро. А на самом юноше обвисла солдатская форма, причём мокрая. Мартин тряхнул головой, пытаясь воспроизвести события по порядку. Он выбрался из казарм поутру в Прощённое воскресенье, добрёл по льду до валуна, вернул ему дар… Дальше воспоминания обрывались.

Надо было выбираться к людям и выяснять, на каком он сейчас свете. Близ камня, за Александровой горой55 располагалось село Городищи с Рождество-Богородицкой церковью. Мартин явился в неё, разыскал попа и напрямую спросил:

— Батюшка, скажите какой сейчас день и год?

— Здоров ли ты, отрок, и всё ли у тебя хорошо? — насторожился священник.

— Телесно чувствую себя отменно, но вот ничего не помню с Прощённого воскресенья 729 году.

— Это бывает, особенно в белой горячке и в других подобных болезниях. Сходи, сын мой, в один из переславских монастырей, и помолись там как следует. А ежели тебе станет легче от знания, то сегодня, слава Господу, — сентября 16 дня. Не так и долго ты был без памяти. Иные себя полжизни не помнят.

На выходе из церкви Мартин нос к носу столкнулся с самим Василием Ивановичем Секериным. Переславский воевода прибыл в село по каким-то своим делам в сопровождении подьячих и нескольких солдат. Глава провинции отлично помнил этого хромого парня, который исчез перед отправлением отряда рекрутов в Питербурх в конце зимы. Побег тот очень взбесил его сына. Ведь поручик почти уладил неприятности, возникшие из-за загула в Ряжске. И тут на его голову — дезертир.

— Та-а-ак, — протянул воевода. — Вот где, значит, ты прячешься. Солдаты, немедля арестовать подлеца. А заодно — и попа, будем судить его за укрывательство. Батюшку — в Данилов монастырь, а дезертира — в гарнизонный каземат.

* * *

В каземате Мартин просидел до первого снега. Там было в общем-то неплохо. Могли бы поместить с ворами, но выделили отдельную камеру. Немного одиноко, но тюремщики не зверствовали — давали еды, меняли парашу, а иногда даже делились новостями. Говорили, что воевода передумал устраивать суд. Городищенского батюшку он отпустил, а насчёт Мартина написал своему сыну. Из Великолуцкого полка вскоре пришёл ответ — ждите конвойную команду. Дескать, заберём беглого рекрута на расправу в Питербурх. А сами пока его на пытайте. Ибо может владеть сей преступник важной государственной тайной — не для ваших она селёдочных голов.

После исцеления капрала Сысоя Иванова сержант приказывал рекрутам молчать о целительстве и благочестии Мартина. Но, видимо, кто-то всё равно сболтнул. Потому что через несколько недель в камеру к юноше вломилась такая-то тётушка с девочкой лет десяти. Она была не из благородных, но и не из бедных. Заставить надзирателей совершить «случайный недосмотр» наверняка стоило очень дорого. Тётушка поморщилась от запаха испражнений и пота, но тут же взяла себя в руки, выбрала место почище, и бросилась перед узником на колени.