— Учась в Ленинграде, я познакомился с историком-армянином. Мы часто с ним спорили на разные исторические темы, однажды коснулись и Копья Лонгина. В Ватикане и Кракове также хранятся «копья Лонгина», но историки уже давно разобрались, что это лишь поздние копии. Так, этот армянин утверждал, что копье из Хофбургского музея — копье не Лонгина, а Маврикия — воина знаменитого Фиванского легиона, состоявшего из христиан и из-за этого полностью уничтоженного римским императором. По его мнению, настоящее Копье Лонгина хранится в монастыре Герхгарт, расположенном высоко в горах. Я, державший в руках Копье Лонгина и прочитавший надпись «Копье и гвоздь Господен», не соглашался с его доводами и всячески их опровергал. Но теперь, когда мы потерпели поражение под Москвой, находясь в шаге от победы, когда наши войска отступают от, казалось, полностью разгромленного противника, я задумываюсь: может, тот армянин был прав? Ведь и Наполеон, владея этим копьем, находясь на пике славы, также потерпел поражение. Теперь ты понимаешь, насколько наши изыскания важны для рейха? Если бы я тогда всерьез принял гипотезу армянина и мы заполучили бы настоящее копье, хранившееся в том монастыре, может, ход войны был бы другим? Сейчас я не могу сообщить своему руководству о своих догадках — это значило бы выставить фюрера… — Немец запнулся и покраснел, впервые за все то время, что Люба его знала. — Это значит подписать себе смертный приговор. А если магическим Копьем Лонгина владеем не мы, а наш противник, то исход войны окажется не таким, на какой мы рассчитываем. — Штюрнер тяжело вздохнул — видно, последние слова дались ему с большим трудом. — Как бы то ни было, мы должны быть готовы к любому финалу, а значит, золото нам крайне необходимо. Деньги — это бумажки, имеющие цену лишь в зависимости от политической ситуации в стране, золото — вечно. В последнее время я стал опасаться за сохранность драгоценностей в моей квартире. Ты рассказывала, что здесь у тебя есть старинный надежный сейф — покажи его. Наверное, золото лучше хранить у тебя — даже мои приятели не подумают, что я могу сотворить подобную глупость.
«Доверять мне, матери его будущего ребенка — глупость!» — с огорчением подумала Люба.
Вскоре Штюрнер перевез свое богатство, в значительно меньшем количестве, чем ожидала Люба, зная, сколько золотых вещей к нему попало. Одно из двух: ему пришлось с кем-то поделиться или он имеет еще один тайник. Второе Любе показалось более вероятным, хотя она не исключала, что верно и первое предположение. Среди золотых изделий оказались и незнакомые ей.
— Эта коллекция скифских вещей попала ко мне случайно — подарок от НКВД, — сказал, посмеявшись, Штюрнер, когда увидел, как у нее от удивления вытянулось лицо. — Гестапо была захвачена группа подпольщиков, причастных к взрывам в центре города, и каково было удивление следователя, когда один из них, бывший работник госбезопасности, попросил о встрече со мной — назвал мое имя и звание. Я был удивлен не менее гестаповцев — не знал, что НКВД располагает сведениями обо мне.
Захваченный подпольщик произвел на меня неприятное впечатление — избитый, тщедушный, и как только душа в нем держалась! Но он стойко выдержал пытки, твердя, что говорить будет лишь со мной.
— Моя фамилия Добрынин, зовут Василий Иванович, — прошепелявил он, так как все передние зубы у него были выбиты. — Я лейтенант госбезопасности, оставлен здесь для подпольной работы. Знаю о вашей миссии и то, что вы в прошлом археолог. Я тоже бывший археолог, занимался любимым делом, пока революция не поставила все с ног на голову и мне не пришлось делать то, что противно моей душе. К вам обращаюсь как к собрату по профессии, и это не просто слова. — Он понизил голос. — Если вы выполните мою просьбу, я передам вам коллекцию древних золотых вещей, а там есть поистине уникальная находка! Вам как археологу будет лестно стать их обладателем, даже не учитывая их стоимости.
— Что вам надо? Снисхождения к своей судьбе? Это невозможно.
— Нет, это я понимаю. Речь идет о членах моей семьи — они тоже у гестаповцев. В обмен на их жизнь я готов передать вам коллекцию и рассказать все, что знаю о подполье. Впрочем, вся наша группа и так арестована. — Он пожал плечами. — Я подумал и согласился — и теперь его коллекция у меня.
— Ты спас его семью?
— За кого ты меня принимаешь? — удивился Штюрнер. — Все они понесли наказание, все без исключения. Обман представителя низшей расы, варвара, не считается обманом. А он еще имел наглость считать себя ровней мне, собратом по профессии. — Немец громко рассмеялся.
«Обманом выудить у человека ценности и присвоить их — это он не считает преступлением», — с осуждением подумала Люба.