Проклятие тамплиеров (сборник)

Почему он не убил неожиданного визитера, если счел опасным для себя? Почему не убил, если он является тайным сподвижником и поклонником Жака де Молэ? Может быть, он пронюхал об истинных намерениях королевского посланца? Но как он мог догадаться, что бывший комтур Байе – королевский посланец? Не Филипп же уведомил его об этом.

Какая-то тайна скрывается за странностями в поведении кипрского командора. Но какая? Тайна тамплиерского золота? Нет, Арман Ги энергично помогал головой. Чушь! Жак де Молэ никогда бы не доверил свою казну человеку, которого некогда сажал в подземелье.

Нет, тайну, именно тайну скрывал маркиз, избавляясь от присутствия бывшего комтура. Но все-таки почему он не убил?! Могила, как известно, – лучшее хранилище для тайн.

На этот вопрос ответа не было.

Господин попробовал поделиться своими интеллектуальными мучениями со своим рабом, но тот стал зевать уже на третьем повороте мыслительного сюжета.

– Ладно, спи! – усмехнулся рыцарь.

Глава десятая. Авиньон

Короток день и ночь длинна,

Воздух час от часу темней;
Будь же, мысль моя, зелена,
И плодами отяжелей.
Прозрачны дубы, в ветвях ни листа,
Холод и снег, не огласится дол
Пением соловья, сойки, клеста.

Но надежда мне все ж видна,

В дальней и злой любви моей;
Вставать одному с ложа сна
Горько тому, кто верен ей.
Радость должна быть в любви разлита,
Друг она тем, кто тоску поборол,
И тех бежит, в чьих сердцах темнота.

Пейре Овернский

На папском престоле за несколько веков его существования перебывало много всяких людей. Были папы, философы и папы-кретины; папы-сластолюбцы и папы-святые; папы-лгуны и папы-воплощения благородства; папы-консерваторы и, соответственно, реформаторы; папы-итальянцы и папы – не итальянцы; папы – молодые люди и папы-старики, папы здоровые и папы больные. Наконец, были папы римские и папы авиньонские. Одним из которых являлся Папа Климент V.

Горбоносый, чернобровый беарнец с пронизывающим взглядом и горделивой осанкой. Внешность его, надо сказать, была обманчива. Ни сластолюбцем, о чем якобы свидетельствовала форма носа, ни умником, о чем свидетельствовал взгляд, он не являлся. Да и горделивая осанка… На католический престол Бертран де Готон вполз на брюхе, перецеловав предварительно множество властных дланей. Одной из них, может быть, самой властной, а значит, и самой зацелованной, была рука Филиппа Красивого. Как это часто случается, хуже всего человек относится к тем, кто некогда оказал ему самую большую услугу. И уж просто ненавидит того, кто постоянно ему об этой услуге напоминает, а Филипп напоминал. Когда надо и когда не надо. И не потому, что не понимал, как относится к этим напоминаниям Его Святейшество, а просто потому, что любил его подразнить. Он знал, что Климент V терпеть его не может, но был уверен, что никогда, ни при каких обстоятельствах не выступит против него.

В общем-то, эта вера имела под собой некоторые основания. Авиньонскому первосвященнику очень трудно было решиться не то что на открытое неповиновение, но даже на тайные происки против короля Франции. Тому имелись и субъективные, и объективные причины. К первым можно было отнести несомненный магнетизм личности Капетинга. Его не отрицал никто, а на некоторых он действовал особенно сильно. Бывший кардинал как раз и относился к таким особенно внушаемым людям. Он совершенно не мог при беседе с Его Величеством, с глазу на глаз, отстоять свою точку зрения, почти всегда и почти полностью соглашался с мнением Филиппа, сколь бы диким оно ни казалось ему в начале разговора. К причинам объективным следовало причислить то обстоятельство, что Священная Римская империя, являясь как бы материальным основанием католической церкви, представляла собой сложнейшее переплетение разного рода династических интересов. Положение французского короля в этой ситуации было особым. Он был объективно наголову сильнее всех монархов Европы, не исключая и самого императора. И становился все сильнее год от года. Поэтому игнорировать его претензии было невозможно без того, чтобы не поставить самого себя в ложное, если не опасное, положение.

Удалившись от глаза короля, Климент V постепенно обретал силы для какой-то борьбы с его влиянием. Борьбы, разумеется, тайной, посредством тех тонких нитей власти, которые держал в своих сухих желтоватых пальцах. Он не обладал никакими вооруженными силами, но мог определенным образом воздействовать на любое событие в католическом мире. И делал это, стараясь, чтобы до определенного времени его вмешательство оставалось незамеченным.