Проклятие Тары. Артефакт-детектив

«Не все ли равно, — сетовал на судьбу Самуил, трясясь в поскрипывавшей телеге и глядя с тоской на удалявшийся в утренней дымке лагерь, — попаду я в руки подручных барона или дикарей азиатов, как ни верти, конец един — пустят в расход, и точка! Да и какого рожна нас туда гнать, когда зачисткой монастыря могут заняться вошедшие в Ургу части экспедиционного корпуса комкора Гайлита?» — ворчал про себя информированный писарь, напряженно вглядываясь в темноту леса. Тем временем дорога, бывшая просека, прорубленная в тайге каторжанами еще в прошлом веке, петляла меж покрытых кустарником каменистых склонов и, обходя завалы из могучей, необъятной в обхвате лиственницы, упрямо катилась к югу. Тайга постепенно редела, горы расступались, переходя в отложистые, долго тянувшиеся холмы. Задул резкий обжигающий ветер, и убегающая за горизонт буро-серая степь застыла в своем первозданном великолепии. Это была Монголия.

Отправляясь в поход, Самуил и представить себе не мог, что зачисткой монастыря Блюхер прикрывал истинную задачу дивизии.

— Когда войдешь в город, — наставлял он Дягура, — обложишь Гандан, дабы мышь не проползла!

— Ган…? — переспросил военмина смешавшийся начдив.

— Гандан, мать его! — со знанием дела авторитетно пояснил Блюхер.

Дягур вызывал у военмина симпатию, поэтому тот говорил с ним откровенно и без обиняков. Знание людей и богатый боевой опыт младшего унтер-офицера[8] императорской армии, георгиевского кавалера[9] и героя Гражданской войны безошибочно подсказывали Блюхеру, что дельный командир и отважный рубака Дягур справится со щекотливым заданием. То, что тот необразован и не очень далек, не слишком заботило его. «Коли ты не военспец, откель быть грамотным?» — рассуждал военный министр Дальневосточной республики и будущий советский маршал, имевший за плечами год церковно-приходской школы.

— Возьмешь в поход писаря Иссерсона, я его знаю, он малый не промах, чай что — подскажет, — не делая пауз, продолжал инструктаж военмин. — Допросишь тамошних монахов, как найти ламу Зам… Зам… Замдзина Боло, — с трудом выговорил записанное в блокнот диковинное для себя имя Блюхер.

— Кого-кого? — кашлянул Дягур.

— Замдзина Боло, мать его распротак! Он настоятель того храма, где Унгерн спрятал золото, — в нетерпении повторил военмин, с отчаянным шелестом теребя бумагу. — Короче, — понизив голос и заговорщицки подмигивая, продолжал он, — по данным перебежчиков-монголов из разгромленной дивизии Унгерна, барон схоронил в дацане много ценностей и разных, как бы тебе объяснить, — в поисках подходящего слова он умолк на мгновение, — ну, проще говоря, всяких буржуйских цацек, — наконец вышел из положения Блюхер. — Вожди мирового пролетариата учат — «экспроприируй экспроприаторов». По-нашему, по-мужицки — грабь награбленное, — он задрал указательный палец и с пафосом произнес: — Взятое у народа должно быть возвращено народу. — Затем, выдержав паузу, с важностью изрек: — А теперь, слушай мой приказ. Тряханешь этого ламу… — он развернул брошенный на стол листок из блокнота и произнес имя настоятеля. — А коли этот Замдзин Боло взъерепенится и ценностей добровольно отдавать не пожелает, ты… — Блюхер кинул выразительный взгляд на Дягура, с красноречивой доходчивостью поглаживая выступавшую из-под белоснежного воротничка до синевы выбритую шею, — в общем, без золота не возвращайся! Задачу уяснил? — шмыгнув носом, грозно просипел он.

— Так точно, уяснил, товарищ военмин, — бодро отрапортовал Дягур. — Разрешите вопрос?

— Валяй, спрашивай, — ободряюще махнул рукой Блюхер.

— А ежели в том храме не окажется золота?

— А тогда, — глаза министра заледенели, — перетрясешь весь, мать его, Гандан и вывезешь золото, какое только найдешь!

Чувствуя, что Дягур его понимает, Блюхер вышел из-за стола и, подойдя вплотную к начдиву, едва слышно бросил:

— А чье это золото? Расстрелянной контры Унгерна, белогвардейской гадины Колчака, недобитка атамана Семенова или еще кого, не нам судить, — повернув голову в сторону портретов Ленина и Троцкого, подытожил он свою мысль.