А любовь короля Вальгелля — думаю, что каждый из его подданных отдал бы половину своего состояния, чтобы избавить своего повелителя от нее. Надо отдать ему должное — некоторое время он сопротивлялся Аредейле. Он даже согласился взять в королевы маленькую дочь султана из Эбры, как настойчиво просили его людские советники. Их потомки до сих пор сидят на троне Круахана. Но свадьба лмшь добавила к его чувству к Аредейле безысходность и ощущение вины. Он стал позволять ей все, что бы она ни попросила. Любой из рода Дарренгар чувствовал себя в Круахане более безнаказанным, чем первые из королевских приближенных. Крылатые родственники Аредейлы могли все — отобрать приглянувшийся им замок, воткнуть нож в горло каждому, кто пытался им сказать хотя бы слово поперек. Видя проносящиеся над головой фигуры с развернутыми крыльями, все невольно втягивали голову в плечи и пытались поскорее убраться с дороги. Наверно, с тех пор крылатые считаются воплощением зла. Потом мы стерли имя Дарренгар из своих списков родословных, но это не сильно изменило отношение людей к нам.
— А дальше? — мрачно спросила Гвендолен, хмуря брови. Она начинала вспоминать, что Кэс уже рассказывал нечто подобное, но ей тогда это так не понравилось, что она постаралась максимально быстро все забыть.
— Дальше… — Кэссельранд помолчал. — Главным противником рода Аредейлы при дворе был старый канцлер и хранитель ключей Мэссин, личный друг короля. Легенды о его честности передавались из уст в уста, и поэтому никто не удивился, что в столице начались народные волнения, после того как канцлер был арестован и брошен в тюрьму по обвинению в расточительстве казны и взятках. Делегации всех сословий обивали пороги королевских покоев, чтобы добиться его помилования. Но Вальгелль был непоколебим. Через два месяца Мэссин в последний раз посмотрел на ослепительно белое солнце со своей плахи на главной площади Круахана. Прямо напротив в наспех сколоченной ложе сидела Аредейла, сложив на плечах серебристые крылья, как плащ, и торжествующе улыбалась.
Вечером Вальгелль по узкой лестнице поднялся на самый верх башни, которую приказал построить для Аредейлы несколько лет назад. Она стояла у окна, отвернувшись от него и глядя на город у своих ног, но заглядывая сбоку ей в лицо, он мог видеть отсвет все той же уверенной улыбки.
— Теперь я выполнил все, что ты хотела, — сказал король выцветшим голосом. — Ты довольна мной?
— Разве властителю Круахана нужно чье-то удовлетворение?
— Аредейла! — лицо Вальгелля исказилось, он протянул к ней руки, но так и не посмел приблизиться. — Как ты можешь быть такой жестокой? Я отдал тебе свое сердце. Потом я отдал тебе свой город. Сегодня я отдал тебе свою душу. Я не могу теперь оглядываться в темноту — там я вижу его лицо, как он смотрел на меня сегодня со своей плахи. Только пока я гляжу на тебя, мне кажется, что я еще жив.
— Сегодня лунная ночь, — капризно сказала Аредейла, наклонив голову к плечу. — Я хочу немного полетать.
— Аредейла! Ты оставишь меня одного?
— Разве мой образ не запечатлен навеки в твоем сознании, мой король? Ты клялся, что я всегда с тобой, что же еще тебе нужно?
И с этими словами она оттолкнулась от подоконника и развернула крылья, ни разу не оглянувшись. Вальгелль подбежал к окну и долгое время смотрел на удаляющийся силуэт, сверкавший в лунном свете, как серебряное копье, пролетающее над городом.
Он ждал ее до самого утра, пока луна не коснулась горизонта своими низко опущенными рогами. Когда небо слегка побледнело, предвещая скорое появление солнца, он ступил обеими ногами на подоконник, где, как ему казалось, еще сохранялись следы ее узких босых ступней.
— Эштарра, — прошептал он наконец, не отводя глаз от луны, которую рассвет окрасил в розоватый цвет. — Тебе посвящаю я мой полет. Если тебе понравится моя жертва, пусть отныне твои дочери испытают такие же мучения, какие испытывал я. Пусть никто из людей никогда не полюбит крылатую женщину, и пусть у них никогда не будет потомков. Пусть они сгорают от страсти, которой никогда не суждено сбыться, и пусть над ними смеются так, как смеялись надо мной. Своей кровью я скрепляю это проклятие!
Он шагнул вперед, вытянув руки, словно нашаривая что-то, и темно-красное пятно, возникшее под стенами башни, до сих пор отчетливо видно в лунные ночи. Мы называем это проклятием Вальгелля.
— И оно исполнилось? — дрожащим голосом спросила Табигэйль.
Кэссельранд помолчал, откинув голову на спинку кресла, словно отдыхая от вызванного рассказом напряжения.
— Когда-то мы теряли более половины наших женщин, — медленно проговорил Кэс, — они уходили следом за людьми, чтобы никогда не вернуться. Для людей они всегда были не более чем забавными игрушками, которые они ломали и отбрасывали прочь, как только насытятся. С годами Эштарра все милостивее к нам. Но каждый раз, когда вы смотрите на мужчину-человека, не забывайте о проклятии Вальгелля. Помните Тельгадду — никто больше не видел ее с прошлого года.
Таби и Наби невольно придвинулись друг к другу.