Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания

— Ты все равно не сможешь сделать то, о чем я тебя просил на корабле, Гвендолен, — вопроса в его голосе не прозвучало. — Я бы попросил у тебя кинжал, но тоже вряд ли смогу. Видишь ли, в той деревне, где я вырос, самоубийство считалось самым страшным из всего, что человек мог сделать… Улетай, быстрее.

Неожиданно внутри у Гвендолен что-то перевернулось, и она увидела все события со стороны. Она стояла на глухой каменной улице под палящими солнечными лучами, смотрела на подходящих к ним шестерых мужчин, чьи лица не оставляли сомнения в их намерениях, и про себя думала, что Эбера можно представить кем угодно, но только не деревенским мальчишкой. Ее Эбера, то отстраненного, то загорающегося от нравящейся ему идеи, то замкнутого, то с восторгом глядящего в ее запрокинутое лицо, то самоуверенного, то мучающегося сомнениями. И они хотят лишить ее всего этого?

Гвендолен швырнула два кинжала быстрее, чем поняла, что именно делает. Два гвардейца почти одновременно упали — один беззвучно, второй рычал и катался по земле, вцепившись в рукоять. Оставшиеся рванулись вперед. Гвендолен бросила вторую пару — но Баллантайн оттолкнул ее в сторону, и поэтому только один кинжал попал в цель. Оставалось трое, и они были совсем близко. Эбер прижался спиной к городской стене, но у него даже оружия не было — в отличие от Гвендолен, он всячески избегал его носить.

Гвендолен уже мало соображала, что делает. Она отлетела в сторону, ударившись плечом о стену дома, но сразу же рванулась обратно. Плащ за ее спиной затрещал, ремни лопнули с треском, и только через несколько мгновений она осознала, что полностю развернула крылья, и, зажав в руке кинжал, пытается подняться в воздух, чтобы наброситься на гвардейцев сверху. Взлететь с земли — очень тяжело, практически невозможно для крылатых, они не могут часто бить крыльями по воздуху, предпочитая планировать в потоках ветра. Но произведенный эффект и так превзошел все ожидания. Один из гвардейцев, которого Гвендолен пихнула ногой в грудь, в ужасе свалился ничком, закрыв голову руками. В проулке сразу стало тесно от двух огромных ярко-рыжих крыльев, концы которых задевали стены. Дополняли картину торчавшие дыбом волосы Гвендолен и оскал на ее лице. Было совершенно ясно, что возникшее ниоткуда чудовище сейчас вцепится в горло, чтобы напиться крови.

Никто не осудил бы оставшихся гвардейцев за то, что они развернулись и бросились бежать, причем один из них, ударившись ногой о камень, полдороги проделал на четвереньках.

Только тогда Гвендолен окончательно почувствовала под ногами землю. Она провела по лицу рукавом, шмыгая носом и стирая каменную пыль. В кулаке все еще был стиснут кинжал, и пальцы не разжимались. Мышцы на лице стянуло так сильно, что Гвендолен не рискнула бы сейчас посмотреть на себя в зеркало. По счастью, Эбер в главный момент оказался позади нее, и теперь она торопливо мотнула головой, так чтобы волосы закрыли поллица.

Баллантайн обхватил ее сбоку и прижал к себе, как мог, потому что по всему ее телу пробегала дрожь, и крылья никак не желали складываться.

— Малышка, ты что… — бормотал он какую-то ерунду, лишь бы что-то сказать. — Успокойся, я здесь… все кончилось… все тихо….Я с тобой… что ты, тише, Гвендолен… тише…

До тишины, впрочем, было еще очень далеко. Уткнувшийся лицом в камни гвардеец приподнял голову, издал дикий вопль и снова повалился ниц. Гвендолен еще до конца не пришла в себя, а вот Эбер всерьез задумался, не стоит ли вытащить у нее из-за пояса оставшийся кинжал и хотя бы пригрозить этому несчастному, чтобы перестал орать. Но в голосе гвардейца звучал такой неподдельный восторг, что Баллантайн от удивления так и не исполнил своего намерения.

Растянувшийся поперек проулка гвардеец перегораживал им проход, но выходить из тупика в любом случае не следовало. Оставался единственный путь — Баллантайн крепко взял Гвендолен за руку и потащил за собой в подвал заброшенного дома, смутно надеясь, что они смогут отыскать какой-либо выход с другой стороны.

Подталкивая ее в пролом, Эбер оглянулся и увидел, что гвардеец, подняв голову от земли, смотрит им вслед, и глаза его светятся, как у ребенка, которому издали показали небывалую дорогую игрушку. Наконец, его губы шевельнулись, и он благоговейно прошептал:

— О Иситар…

— Ты, ничтожное отродье паршивого осла и больной верблюдицы! Это же была самая дешевая шлюха, крылатая подстилка, каких иногда привозят из-за моря! Ты же сам видел таких в столичном борделе!

Громкий голос, доносившийся снаружи, явно принадлежал командиру гвардейского караула, половина которого бесславно закончила свои дни в тесном проулке Каэра. Их тела как раз оттащили в сторону без особых церемоний, и в поле зрения Баллантайна и Гвендолен, затаивших дыхание возле узкой щели в стене заброшенного дома, показались большие сапоги. Судя по уверенной манере их широко расставлять, сапоги явно принадлежали обладателю голоса.