Проклятие Вероники

Вась-вась довольно легко обнаружил больного старика, он лежал в онкологии. Случай был безнадежный и бедного деда – Вась-вась его пожалел в память о своей матери, умершей от рака – выписали. За стариком приехала симпатичная бабенка, просто одетая, но сразу видно, что из разряда фиф, которые на салонах красоты не экономят. Шатеночка, на носу – темные очки. Вась-вась достал из бумажника фото, которые выдал ему клиент, и убедился, что попал. Она волосы перекрасила. А чтобы от Вась-вася уйти, ей надо было бы пол сменить.

Ребенка не было, но он будет, это же ясно. Вась-вась стал “пасти” дамочку. Она бегала в поликлинику, в аптеку, в супермаркет, но одна. Мальчишка не появлялся. Не было его. Три месяца Вась-вась искал хоть какую-то зацепку, но – ничего. Он даже подслушивающее устройство в доме разместил, но баба о ребенке ни с кем не говорила. Или говорила, но не в квартире. Прячет его отчаянно, значит, знает, что ребенка хотят похитить.

А вчера клиент позвонил Вась-васю и пригласил в гости, прямо сегодня вечером.

Герман встретил гостя в дверях, проводил в гостиную:

– Василий Васильевич, проходи, садись!

Он всегда был очень гостеприимен: встречал, как дорогого гостя, наливал выпить.

– Значит, Василий Васильевич, никак мы мальчика не найдем?

Клиент смотрел на Вась-вася слегка насмешливым взглядом. Вась-вась таких взглядов очень не любил. Сдерживая недовольство, ибо сам был виноват, достал сигареты, закурил.

– Ну, ничего, – ответил сам себе Герман. – Я тебе дам зацепку, хоть и не знаю, к чему ее присобачить. Вот, выпей бокальчик коньячку… Значит так, предлагаю попробовать другим путем двигаться. Ты не поверишь, но моя бывшая супруга – та баба, за которой ты следил – она мне недавно позвонила. Она чуть не такая, как все, поэтому смогла заметить твою слежку. Ты не виноват, Ника одним местом чует, если что-то не так.

– Зачем же она тебе звонила? – Вась-вась опрокинул коньяк себе в горло. Он так и не научился пить его маленькими глоточками, и, в принципе, считал эту манеру интеллигентским отстоем. – На меня жаловалась?

– Да ну! С чего? – рассмеялся Герман. – Нет. Она кое о ком меня спрашивала. Об одном парне. Он помог ей сына увезти из моего дома, но был ранен, а то и убит. Случилось это еще в начале июня. Так вот, я думал, что если он живой, он с Никой остался, ан – нет! Парень исчез. Я только адрес его знаю. И то, что его Джоном называют.

– Джоном? А фото есть?

Вопрос был законный.

– Нет. Ну, он такой… не амбал, но крепенький. И есть в нем что-то ковбойское. Не знаю, с чего. Коротко стрижен, в армейских ботинках гуляет. Волосы светлые, глаза карие. Не из красавчиков, но Ника, дура, втрескалась. Смешно! Она стольких мужиков развела – с баблом, крутых, перцовых, а тут этот…

Вась-вась не вчера родился, он сразу сделал два вывода: Герман ревнует и не надо вот так прям сразу говорить, что он Джона хорошо знает. Будем цену набивать.

Вероника

Она родилась в маленьком городке Белореченске, уютном, тихом и спокойном. В Гродин ее привез муж, но тут она счастлива никогда не была.

А была ли Вероника счастлива хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь?

У всех ее подруг не было отцов, а у нее – матери. Она сбежала от папы в неизвестном направлении. Несколько раз маманя нарисовывалась на территории квартиры, целовала Веронику, восхищалась, какая же она миленькая, славненькая, дочурочка сладенькая! Целовала, тискала, щипала за щечки. А потом снова растворялась в пространстве. Папа реагировал на все эти появления-растворения почти равнодушно. Дочь стала для него смыслом жизни.

В последний раз Вероника видела свою мать, когда ей было одиннадцать. Папа был для Вероники главным человеком в жизни, до тех пор, пока она не встретила Германа.

А задолго до его появления Вероника сделала одно удивительное открытие, которое направило ее жизнь в особое русло. То, что узнала о себе Вероника в свои тринадцать, было необъяснимо, непостижимо и загадочно даже для нее самой. Она называла это Влиянием. Слово красивое, звучит умно и очень даже объясняет происходящее.

Влияние отличало ее от остальных, этого не было у других детей, об этом не с кем было поговорить. Вероника пару раз пыталась осторожно намекнуть – подружке, папе – о том, что иногда люди слушаются ее, делают все, что она мысленно просит. Но ее не понимали. Папа считал, что она фантазирует. Он работал на стройке крановщиком и привык иметь дело с реальными, большими, весомыми предметами. Все эфемерное, то, что нельзя было пощупать и взвесить, он считал ерундой. Такой же ерундой он считал и воспитание дочки. Она такая маленькая – разве она сможет доставить папе хоть какие-то проблемы?