Проклятие визиря. Мария Кантемир

И снова Петр сам пошёл в поход против этой крепости. Борис Петрович Шереметев выступил лесами к Ниеншанцу, а Пётр с несколькими своими сподвижниками да верным Александром Меншиковым двигался водой.

Крепостца тоже была небольшая, но сильно укреплённая да, кроме того, очень разрослась — до четырёхсот домов составляли её посад.

Ниеншанц запирал выход в Балтийское море. Пётр в небольшой лодке отправился осмотреть всё устье Невы, все берега.

С крепости дали по нему несколько выстрелов, да то недолёт, то перелёт. Но фонтаны взметнувшейся воды обеспокоили Петра — он повернул к берегу и тем же вечером приказал поставить пушки против крепости. Сам расставлял, намечал, куда и как должны падать ядра, и тут же начал обстрел.

Весь вечер гремели пушки, ещё и после полуночи, благо светло было как днём из-за северного лета, падали на крепость ядра.

Утром не выдержали шведы, вышли из крепости и отдались на милость Петра. Теперь уже русский царь, помня, что его чуть не потопили в реке, не позволил взять с собой пушки, вооружение, а оставил офицерам лишь их шпажонки.

Но тем дело не кончилось. На помощь к сдавшейся крепости, хоть и с опозданием, резво шли шведские корабли — два больших парусника, шнява[14] да огромный бот с солдатами.

Пушки на их бортах свидетельствовали о большой силе, грозно вздымались флаги и штандарты шведского короля.

У русских пушек не было.

Бесшабашный, отважный, как и сам царь, Александр Меншиков с усмешкой сказал царю:

— А мы, яко тати, подкрадёмся, да на борта, да переколем всю команду...

План Петру понравился, хоть и сильно воспротивился ему Борис Петрович Шереметев. А ну как в бою заколют русского царя — с кого спрос? С него, военачальника, что не сумел удержать царя в безопасности.

Но Пётр много не разговаривал: посадил в большие лодки два своих верных полка, сам встал во главе и Александра Меншикова поместил рядом на банке[15].

Как удалось русским незаметно подгрести к шведским кораблям, одному Богу известно, только шведы не сумели сделать из пушек даже одного выстрела.

Взобрались на борта судов солдаты, Пётр — впереди всех, перекололи команды, захватили суда и поставили их в свой строй...

И как же радовался Пётр после этого боя! Даже голова его несколько поутихла, тряслась еле заметно... Но ему подали пакет с несколькими размокшими в воде письмами. Тут-то он и узнал, что его возлюбленная, Анна Монс, которой он уже прочил звание русской царицы, не только изменяла ему с саксонским посланником, но ещё и рассказывала секреты русской армии, известные ей от самого Петра.

Долго сидел он над этими размокшими письмами: саксонский посланник нечаянно утонул при осаде Шлиссельбурга, а письма почему-то не вынул из своего кармана.

Анна Монс... Как забыть эту вертлявую, развязную, но ласковую и обходительную девчонку! Пётр так рьяно танцевал с ней, так прикипел к ней душой, так резко отличал её от русских красавиц, медлительных, неповоротливых, стыдливых и вечно пугающихся...

И жена его, Евдокия Лопухина, была такой — слишком стыдливой, скромной, слишком пышной и неповоротливой в постели, хоть и любила его как будто, — и не позволила бы себе не то, что преступной связи, даже писульки любовной.

Но не пристало его сердце к жене, хоть и родила она ему сына, Алексея, а после поездки по дальним странам велел он заточить её в монастырь, несмотря на то, что она долго противилась этому...

Анна Монс... Пожалуй, первая его любовь и страсть, первая его нежность и верность этой любви. А вот поди ж ты, не судьба.

Пётр не раздумывал долго — заточить в тюрьму на три года за измену не царю, не любовнику, а России.

Он знал за собой эту торопливость и неразборчивость в любовных играх. Видел девушку или женщину, понравилась — задирал юбки, бросался со страстью, выдыхался, отваливался и шёл досыпать в свой походный шатёр.

Редко имел женщин дважды, а вот Анну любил, щадил...

Но позволить себе страдать Пётр не мог. Сразу поехал осматривать всё устье Невы, что теперь принадлежало ему, и на островке Ниен-Саари, который в горечи от неловкой кончины любовной связи с Монс назвал весёлым островом — Люст-Эйланд, заложил новый город.

Велел наскоро поставить деревянную крепостцу с шестью бастионами, заложить деревянную же церковь во имя Петра и Павла, а поблизости и домик для себя — две крохотные комнатушки с низенькими потолками, сенями и крошечной кухонькой.

Обили эти покои выбеленной холстиной, внесли простую постель, стол да пару стульев — вот и готово жильё для нового городского бытия русского царя.

Зато объездил Пётр все берега Невы, указал, где поставить гостиный двор, пристань, государев хороший дворец, разбить при нём сад, а места для домов знатных людей повелел отводить по мере надобности.

И всё ему было некогда.

Съездил осмотреть Нинбург и Копорье, занятые Шереметевым, и, едва приехал туда, услышал, что идут на них шведы, собравшие тысячу двести солдат под началом боевого старого генерала Кронинга.