— Ничего не поделаешь, любимая… Я не хотел тебе говорить, но Уэйнрайт вчера — в офисе — кое-что мне сказал… Он сказал, что накануне вечером был в цирке и рассчитывал встретить там меня. Но нас там не было, и, если мы не пойдем сегодня в оперу, один Бог знает, как я буду оправдываться перед ним на следующей неделе.
Он подождал ответа, но Шерри молчала. Мори продолжил тем же взвешенным тоном:
— Так что, если б ты взяла себя в руки и все-таки решила пойти сегодня…
Он вдруг замолчал с открытым ртом: Шерри плакала, тихо и безутешно.
— Дорогая… — проговорил он невнятно. Он порывисто потянулся к ней, но она отстранилась, и ему оставалось только беспомощно стоять рядом и смотреть, как она плачет.
— В чем дело, дорогая? — не выдержал, наконец, Мори.
Но Шерри только затрясла головой.
Мори покачался на каблуках. Это был не первый раз, когда он видел слезы Шерри. В прошлом осталась мучительная сцена, когда они чуть было не
И он чувствовал себя виноватым. Он стоял и молча глядел на нее, не зная, что предпринять.
Потом он повернулся и побрел к бару. Проигнорировав целую батарею бутылок с ликерами, налил в два стакана неразбавленного виски, вернулся к Шерри, сел напротив и сделал большой глоток.
— И все-таки, что случилось? — спросил он теперь уже совершенно спокойным тоном.
Нет ответа.
— Ну же? В чем дело?
Шерри взглянула на него и вытерла глаза. Почти беззвучно она прошептала:
— Прости…
— Что «прости»? Ведь мы же любим друг друга. Давай поговорим спокойно.
Шерри схватила стакан и, подержав, поставила обратно, даже не пригубив.
— Зачем, Мори?
— Пожалуйста. Давай попытаемся.
Она пожала плечами. Мори безжалостно продолжал:
— Ты несчастна, верно? И это потому, что… все это, — он обвел рукой роскошно обставленную оранжерею, ворсистый ковер, множество механизмов и приспособлений, создающих комфорт, которые только и ждали, чтобы к ним прикоснулись. Подразумевалось еще двадцать шесть комнат, пять машин, девять роботов. Мори сказал с нажимом — Ты не привыкла к такой жизни, правда?
— Я ничего не могу поделать, — прошептала Шерри. — Ты же знаешь, Мори, я пыталась. Но когда я жила дома…
— Проклятье! — вспыхнул он. — Твой дом
Слова иссякли — слова были бесполезны. Шерри снова заплакала и уже не так тихо, как раньше. Сквозь слезы она причитала:
— Милый, я же старалась… Ты даже не знаешь, как я старалась. Я носила все эти дурацкие платья и играла во все эти дурацкие игры и ходила с тобой повсюду, сколько могла, и ела эту ужасную еду, слишком жи-и-ир… Я думала, я надеялась, что смогу это выдержать… Но я не могу это любить, меня от этого тошнит… Я… я люблю тебя, Мори, но я сойду с ума, если буду жить вот так… Я ничего не могу с собой поделать, Мори.
Наконец, слезы высохли, размолвка канула в прошлое, влюбленные поцеловались, и все наладилось. Но Мори всю ночь лежал без сна, вслушиваясь в легкое дыхание жены, доносившееся из соседней комнаты и вглядываясь в темноту так пристально и трагически, как этого не делал до него ни один нищий.
Блаженны нищие, ибо они унаследуют Землю.
Блажен Мори, наследник всех мировых благ, которые он просто не в состоянии переварить.
Мори Фрай, погрязший в изнуряющей бедности, никогда в своей жизни не испытывал недостатка ни в чем, что только могло пожелать его сердце, будь то пища, одежда или крыша над головой. В этом мире вообще никто не испытывал недостатка ни в чем. Никто и не смог бы.
Мальтус[7] был прав — но правота его относилась к цивилизации, которая не знала машин, автоматических фабрик, гидропоники, пищевой синтетики, ядерных заводов, океанской добычи руды и минералов и постоянно растущих резервов рабочей силы, архитектуры, которая взметнулась высоко в небо, спустилась глубоко под землю и уплыла далеко в океан сооружений, которые возводились буквально за один день… И наконец, та цивилизация не знала роботов.
Прежде всего роботов, роботов, которые роют и возят, плавят и собирают, строят и пашут, ткут и шьют.
Все, в чем нуждалась суша, в изобилии поставляло море, остальное изобретали лаборатории; промышленность превратилась в трубу изобилия, из которой сыпалась еда, одежда и дома для дюжины колонизованных миров.
Невероятные открытия в науке, бесконечная сила атома, неутомимый труд людей и роботов, механизация, которая уничтожила на Земле джунгли, болота и льды и возвела на их месте города, промышленные центры и межпланетные порты… Из этой трубы сыпалось изобилие, которого во времена Мальтуса никто не мог себе даже вообразить.