Это были уже не «немые свидетели», как называют вещественные доказательства криминалисты, это были свидетели, говорящие во весь голос, их показания были бесспорны, сила этих показаний разительна и неопровержима равно для всех: для обвинения и для защиты, для суда и для подсудимых...
’ Еще накануне заметно отощавший Геринг клятвенно заверял судей, что он «никогда, никогда не разделял идиотской теории мирового господства», а теперь, на экране, он сам, своим собственным голосом орал во всю глотку о том, что «великая Германия должна стать господином мира» и что в этом’ и состоят ее «священная миссия и главная цель второй мировой войны...»
Весь день, с утра до вечера, притихший судебный зал рассматривал эти кинодокументы — десятки тысяч метров немецкой кинохроники,— заснятые за 12 лет затянувшегося фашистского кошмара, стоившего жизни многим миллионам людей, превратившего в руины тысячи городов Европы, разрушившего величайшие исторические памятники и произведения искусств, созданные неповторимым и вдохновенным трудом лучших людей многих веков.
Чудовищная трагикомедия фашизма, кадр за кадром, месяц за месяцем, злодеяние за злодеянием, раскрывалась на экране в судебном зале, к которому была обращена в те дни совесть всего мира, закономерно рассматривавшая этот процесс как суд народов, суд истории.
А на экране трещали нацистские барабаны, германские промышленники благосклонно улыбались своему новому козырю в задуманной ими азартной игре, ставкой в которой был весь земной шар,— дегенерату с выпученными глазами и свисавшей на узкий лоб дурацкой челкой; гремела медь фашистских парадов, Геббельсы всех мастей истерически вопили о «коммунистической опасности»; на площадях пылали библиотеки; десятки тысяч людей без следствия и суда заключались в концлагеря; лихорадочно сколачивались новые дивизии, маршировали новобранцы, поспешно отливались пушки; бешеная пропаганда, развернувшаяся на средства, щедро отпускаемые промышленными магнатами, отравляла сознание миллионов людей, которых надо было подготовить к поджогам и убийствам, подготовить к войне...
Вот престарелый Гинденбург, кайзеровский генерал-фельдмаршал, хвастливо заявивший в начале первой мировой войны, что «на него война действует, как целебная ванна», в потсдамской гарнизонной церкви под треск юпитеров и кинокамер торжественно благословляет нового «канцлера» — Адольфа Гитлера, бесноватого ефрейтора, на подготовку новой мировой войны...
А за спиной опухшего от старости и подагры Гинденбурга и тощего, кривоногого Гитлера, надувшегося от важности, стоят их подлинные и неизменные хозяева: Круппы и Тиссены, Флики и Симменсы, промышленные магнаты и банкиры, крупнейшие помещики и ростовщики.
Так это начиналось. И потом день за днем рассказывал голубоватый экран судебному залу, рассказывал истории и всему миру, как развивались события, как начиналась война, как гибли миллионы людей.
Кому из нас, сидевших тогда в судебном зале, кому из тех, кто, не присутствуя в нем, следил изо дня в день за отчетами исторического судебного процесса, продолжавшегося почти год,— кому могла тогда прийти в голову мысль, что через каких-нибудь несколько лет на свете найдутся люди, которые посмеют забыть этот трагический урок истории, забыть ужасы минувшей войны: и миллионы мертвецов, и руины Европы, и газовые камеры, и слезы матерей?!
Но вот, в наши дни мы снова видим знакомые зловещие лица и слышим знакомые слова. И снова, как и много лет назад, все те же Круппы и Флики вместе со своими заокеанскими компаньонами сколачивают новые германские дивизии, снова торжественно маршируют под треск барабанов новые полки, и командуют ими те же самые военные преступники, фамилии которых нам известны по материалам Нюрнбергского процесса:..
Обо всем этом рассказывает документальный фильм «Это не должно повториться!», созданный германской киностудией «Деф а». В результате двухлетних поисков режиссеры этой
киностудии нашли и смонтировали подлинные кинодокументы исторической хроники Германии с 90-х годов прошлого столетия до наших дней.
Немецкие кинематографисты создали в результате этой большой работы хроникальный фильм, значение которого трудно переоценить.
В фильме нет искусных режиссерских выдумок и мизансцен, не участвуют в нем знаменитые актеры, немы его первые кадры — ведь кино и в самом деле было тогда еще немым! — нет в нем сверкающих красок цветного кино, нет специально отобранных пейзажей, нет специально написанной музыки.
Но есть в этом волнующем, честном и мудром фильме великая и строгая правда самой истории, та неповторимая правда жизни, которая не нуждается ни в украшательстве, ни в комментариях, ни в режиссуре, потому что жизнь и есть самый великий режиссер!..