Проклятое наследство

Письмо оказалось занятным. Некто, пожелавший остаться неизвестным, сообщал господину Туманову о пикантных подробностях из жизни его будущей супруги. Подробностей было много, все они оказались гнусными и для Анны крайне оскорбительными. Настоящий интерес представляло лишь утверждение, что девица, с которой господин Туманов собирается связать свою судьбу, на самом деле никакая не графиня Шумилина. Из сообщения анонима следовало, что настоящая Анна Шумилина погибла еще в младенчестве, и тому в Чернокаменске имеется множество свидетелей, а женщина, которая называется ее именем – коварная аферистка, охотящаяся за чужими капиталами, и женщину эту следует гнать поганой метлой, а еще лучше сдать в полицию. В доказательство своей правоты аноним вложил в конверт пожелтевшую от времени газетную вырезку, в которой сухим казенным языком сообщалось о страшном преступлении, случившемся двадцать лет назад на Стражевом Камне. Там сообщалось, что от рук сошедшего с ума старика погибла молодая женщина, его внучка, и новорожденная девочка – дочь убитой и Федора Шумилина, государственного преступника, осужденного на пожизненную каторгу. Вот так, ни много ни мало…

Клим отложил письмо, краем глаза успев заметить движение за окном. Движение заметил, а вот наблюдавшего за ним человека разглядеть не успел – лишь качнулись задетые чьей-то рукой кусты сирени. Аноним желал убедиться, что донос его получен и прочитан? Выходит, что так.

Клим заложил руки за голову, до хруста в позвоночнике потянулся. Значит, кому-то очень хочется представить Анну Шумилину в дурном свете. Настолько дурном, что у любого нормального жениха непременно должны возникнуть разумные сомнения. Вот только аноним не учел, что Клим не совсем нормальный, да и не жених вовсе. А все потому, что аноним, кем бы он ни был, не мог знать об их с Анной договоренности. И о том, что на Климовы капиталы его суженая не претендует. По крайней мере, пока дело не дошло до законного брака. А оно не дойдет, в этом у Клима не было никаких сомнений. Но подметное письмецо все-таки любопытное. Кто же это так о нем заботится, что даже не поленился найти газету многолетней давности?

Оставался еще один вопрос: на самом ли деле его суженая та, за кого себя выдает? Выжила ли дочка Айви и Федора Шумилина? И кто в таком случае ее воспитал, кто дал образование? Да не обычное – вышивка, поэзия и прочая дамская дребедень, – а образование вполне практичное, в каком-то смысле даже мужское. Вот он, Клим, по образованию военный инженер-механик, но с часовым механизмом если бы и разобрался, то далеко не сразу. А может, и вовсе бы не разобрался. Так он мужчина, а она барышня… Спросить, что ли, напрямую – откуда у нее такие познания? А захочет ли отвечать? Все-таки они друг другу совершенно чужие люди. Или сначала письмецо показать, а потом поинтересоваться. Вроде как между прочим.

Был и другой выход. Отчего-то Клим почти не сомневался, что правду знает дядюшка. Ведь признал же он в Анне дочку графа Шумилина. А с другой стороны, откуда дядюшке знать, как эта дочка должна выглядеть? С пьяных глаз взял да и разглядел фамильное сходство? Или тут что-то иное? Что-то, что пока недоступно Климову пониманию? Сказать по правде, его пониманию пока еще многое недоступно. Но ничего, он упрямый…

…О том, что бабка преставилась, Клим узнал, будучи в военном госпитале во Владивостоке. Жизни его тогда ничто уже не угрожало, раны на спине худо-бедно заживали, да и контузия оказалась легкой, но приехать на похороны он никак не мог и в тот момент, признаться, даже обрадовался и ранам своим, и контузии. Ранение было его оправданием. Хотя ни перед кем Клим оправдываться не собирался.

Бабку свою Клим не любил. Нет, начать нужно с другого. Начать нужно с того, что бабка его, своего единственного внука, никогда не любила. Была она старухой странной, нелюдимой, со скверным характером, от которого страдали и слуги, и маленький Клим. За малейшую провинность его секли розгами, бывало, на сутки запирали в комнате, бывало, морили голодом. Розги и голод Клим переносил стоически, а вот запертые двери не выносил. Наверное, в бабкином поместье до сих пор сохранились двери со следами от его ногтей.