Проклятое золото храмовников

Осложнений не было, и наутро Изабелла порадовала Давыда радостной новостью: ночь прошла спокойно, жар у княгини совсем спал и ныне Загада кормит ее с ложечки куриным взваром. Но едва трапеза закончилась, как примчался посланец от Гедимина, потребовавший, чтоб Улан с Петром незамедлительно отправлялись в Троки. Оказалось, к великому кунигасу Литвы прикатило тверское посольство и Гедимин пожелал, дабы друзья самолично рассказали им, как подсобили его сыну Кейстуту взять неприступный орденский замок.

– Ну и хвастун, – укоризненно поморщился Улан, опасаясь, что их спешный выезд приведет пускай к короткому, но расставанию с Изабеллой.

– Не скажи, – бодро возразил Сангре. – Умен князь, все правильно делает. Реклама своей мощи и силы лишней не бывает, особенно когда перед тобой послы возможного союзника. Потому он и не хочет сам об этом взятии рассказывать. Чует, что опосредованная реклама ценится гораздо выше и веры ей больше. Ну и заодно продемонстрирует тверичам свое доброжелательное отношение к русским вообще, показав, в каком почете у него наша сладкая парочка.

Улан опасался напрасно – Изабелла, оставив подле Бируте Загаду, отправилась в путь вместе с ними.

– Что-то больно тревожно у меня на душе, вот я и не решилась с вами расстаться, – честно сообщила она друзьям, будучи уже в дороге. – А Бируте уже и хворой не назвать – выздоравливает она. Опять же и Загада с нею осталась, – и она, вздохнув, покосилась на рослую белолицую литвинку Нерингу, которую ей дал в качестве замены Давыд.

Тот было и сам собрался в Троки, но из Берестья прислали весточку, что рубеж пересек огромадный поезд с послами от южных соседей, и князю пришлось выехать туда, дабы выяснить поподробнее, кто да что, да с чем. Однако он, как ни спешил, нашел время попрощаться с гостями, особо поблагодарив Изабеллу и одарив ее золотым монисто, украшенным двумя дюжинами крупных рубинов. Сама Бируте за свое спасение вручила испанке золотые серьги-тройни. Назывались они так, поскольку на каждой сережке красовалось по три бриллианта продолговатой формы с чуть голубоватым отливом.

Они уже подъезжали к воротам, отделявшим Трокский замок от пригорода, когда их нагнал гонец от городненского князя, спеша сообщить правителю Литвы подробности о совместном посольстве галицко-волынских князей. Однако как тот ни спешил, а возле побратимов, выполняя наказ Давыда, задержался, дабы сообщить новость. Оказывается, в составе посольства едет некий тощий монах-доминиканец. Но как его зовут, гонец не сказал, заявив, что этого городненский князь ему не сообщил.

– Слушай, кажись в гости к Гедимину прется знакомая нам харя, – предположил Сангре. – Интересно, а этого бумбараша каким ветром в Литву надуло?

Улан с тревогой покосился на возок.

– Кажется, нам надо ускорить свой отъезд из этих мест.

– Как ни ускоряйся, а минимум с неделю ухлопаем, чтоб все хвосты подчистить, – хмуро заявил Петр. – Во-первых, вещички собрать надо – я про карабин и прочее. Но это легко и быстро. А вот отмазаться от предложения Гедимина поступить к нему на службу будет потяжелее. Да и с тверскими послами контакт наладить тоже необходимо, иначе по приезду угодим в яму, поруб, острог и прочие места лишения свободы. Это в случае, если в посольстве нет некой известной нам рожи. Если есть – пиши пропало. Но даже в его отсутствие потрудиться придется изрядно.

Буланов тоскливо вздохнул, еще раз покосившись на Изабеллу, и Сангре принялся успокаивать товарища. Мол, пока точно неизвестно – он или нет. И даже если это на самом деле инквизитор, то непонятно, с какой целью едет. Может, вовсе не по части доньи, а совсем с иным делом. А даже если из-за Изабеллы, что толку. Все равно руки коротки и ничего он сделать не сможет.

Однако сама испанка, услыхав о монахе, была иного мнения, восприняв опасность весьма серьезно. Остаток пути она ехала, погруженная в думы, но когда выходила из возка, слегка повеселела.

…Что касается тверичей, то у друзей получилось согласно пословице: «С корабля на бал», ибо прибыв в полдень, они к вечеру должны были присутствовать в большой зале на вечерней трапезе. Опасения насчет Ивана Акинфича оказались напрасными – его среди посланцев Михаила Ярославича не было. Да и к возглавлявшему посольство боярину Кирилле Силычу – широкоплечему и ясноглазому здоровяку, веселому и прямому в речах – Сангре чуть ли не с первого взгляда почувствовал симпатию. Как выяснилось чуть погодя, она оказалась взаимной. Мыслей своих боярин не больно-то скрывал, и, узнав от Гедимина, какую важную роль сыграли оба иноземца во взятии Христмемеля, Кирилла Силыч искренне посетовал, оглядываясь на своих людей:

– Нам бы их лет с десяток назад. Глядишь и взяли бы Москву.