Проклятое золото храмовников

– Так что у тебя за версия насчет супердознатчиков? – поинтересовался Улан поутру.

– А-а, – оживился Сангре, заканчивая омовение. – Идея роскошная – спасибо Изабелле. Стоило ей упомянуть про яды, как мне припомнился сериал Мориса Дрюона о проклятых королях. Ты, кстати, его читал?

– Конечно.

– Помнишь хорошо?

– В общих чертах.

– Нам и общих за глаза, – беспечно отмахнулся Сангре. – У меня с датами напряженка возникла. Ну-ка, освети, кто из сыновей Филиппа Красивого нынче сидит на французском троне?

– Кажется, Филипп V Длинный, – неуверенно протянул Улан, морща лоб и старательно припоминая. – Да, точно он.

– Отлично, – кивнул Петр. – А его старший брат Людовик когда скончался?

– Примерно в 1316 году. И следом за ним его младенец-сын. Последнее произошло… глубокой осенью, в ноябре.

– Чудесно, – просиял Сангре. – Тогда все сходится. Значит так, были мы уже в их поганых Европах и благодаря своим сыщицким познаниям произвели там жуткий фурор. Но в конце, увы, пришлось оттуда драпать без оглядки, бо раскопали слишком много.

– Что-то мне это напоминает, – улыбнулся Улан.

– Ну да, сюжет чуточку схож на то, что с нами действительно приключилось в прошлой жизни. Да оно и не удивительно, – хмыкнул Петр, – ибо сказал Екклесиаст: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…». Только здесь круче, ибо на уши поднялись не губернатор с мэром, а цельный король.

– Не перебор? – усомнился Улан.

– Самый раз, – кивнул Петр, – Слушай сюда…

На сей раз суть его идеи заключалась в том, что король Филипп пригласил их расследовать скоропостижные смерти своего брата короля Людовика и его сына. Мол, в народе стали шептаться, что обоих отравили, а злые языки втихомолку намекали на тещу Филиппа графиню Маго Артуа. Желая очистить ее от подозрений, король и нанял Петра с Уланом, прослышав о них, как о двух самых лучших дознатчиках в Европе. Правда, нанял, надеясь, что они не смогут докопаться до истины, а они сумели. Выслушав их и узнав о причастности тещи к отравлениям, притом с приведением весомых доказательств, Филипп распорядился щедро заплатить им, но заставил поклясться, что они никому о том не расскажут. Однако чуть погодя оказалось, что он велел втихомолку умертвить обоих следователей и лишь чудом им удалось спастись от посланных по их следам убийц. Потому и пришлось бежать на Русь.

Правда в конце он предупредил друга, что выкладывать эту версию Гедимину придется ему. Мол, там надо сыпать именами, фамилиями, титулами, ну и названиями всяких зданий, улиц, кварталов, а Сангре кроме их соломенной реки[24] ничего не помнит.

– Теперь осталось улучить момент, чтоб остаться с ним наедине, и считай, дело в шляпе, – радостно потер он в ладоши.

К сожалению о свидании с правителем Литвы оставалось пока лишь мечтать, поскольку он выехал куда-то с самого утра и вернулся лишь ближе к вечеру, въехав в ворота Трок чуть ли не одновременно с прибывшим от южных соседей посольством. Что же касаемо последнего, то Улана с Петром ожидала весьма плохая новость – среди прочих там действительно находился не кто иной как тощий монах-доминиканец фра Пруденте, в свою очередь тоже их углядевший.

Правда, во время официального приема Гедимином, состоявшегося на следующий день, он, скромно стоя среди остальных, ни разу не посмотрел на побратимов. Но чтобы сделать определенные выводы, им хватило текста верительной грамоты, во всеуслышание оглашенной послами. В ней, помимо общих слов о желании жить в дружбе и братском приятельстве, прозвучала фраза о том, что вначале надлежит уладить кое-какие разногласия, вызванных пришлыми людьми, намеревающимися рассорить соседей. Одно это говорило о многом.

Увы, в чем конкретно заключаются разногласия, друзья не услышали, поскольку главные послы – бояре Дмитрий Дедько и Грицко Мовчан, представлявшие соответственно галицкого князя Льва II Юрьевича и его брата Андрея, правившего на Волыни, попросили разговора наедине. Гедимин кивнул и, повинуясь властной отмашке его руки, присутствующие в зале потянулись к выходу. В числе «лишних» оказалась почти вся посольская свита. Почти, ибо один остался. И был это не кто иной как старый знакомый побратимов фра Пруденте.

Обнаружив это, Петр с Уланом тревожно переглянулись. Подумать было о чем. Правда, сколько они ни обсуждали странную ситуацию – католический монах чуть ли не главный посол у двух православных князей – так и не пришли ни к какому выводу. Оставалось прояснить насколько тесно его приезд связан с ними самими и с Изабеллой, а то, что связан, к гадалке не ходи.

Подтверждая последнее, ближе к вечеру к ним с новым сообщением заглянул оставленный недалеко от приемной залы в качестве наблюдателя Яцко. Оказалось, оба боярина вскоре тоже вышли из нее, а вот монах… остался и беседовал с Гедимином не меньше часа. И когда он, наконец, вышел, то вид у инквизитора был…

– Ровно кот, сметаной обожрамшись, – подыскал подходящее сравнение толмач, добавив, что кунигас, удалившийся в свои покои вскоре после ухода фра Пруденте, выглядел весьма мрачным.