Прóклятое золото Колымы

Работая в этой организации, Иван Александрович ещё в 1929 году заявил о намерениях перейти работать «на производство». Он был неплохим специалистом, его довольно высоко ценили, и начальство пообещало оказать содействие в поступлении сына Евгения в вуз. Пришло время выполнить обещание, тем более что Иван Александрович прошёл чистку советского аппарата и ему было вынесено определение: «Оставлен на работе». После писем отца в ЛОСНХ с напоминанием о взаимных обязательствах Евгений получил уведомление: «Вам надлежит явиться в Институт 24 сентября от 12-5 ч. В приёмную комиссию».

Так Евгений стал студентом факультета производственного машиностроения Ленинградского машиностроительного института.

Началась обычная студенческая жизнь самого молодого студента на курсе (ему только что исполнилось 17 лет).

К тому времени Евгений владел тремя иностранными языками и чаще других сдавал за всех однокурсников принятую тогда систему групповых зачётов, известную под названием «лабораторно-бригадного метода», когда лабораторные работы и зачёты сдавали «бригадой». Из бригады (3–4 человека) отвечал кто-нибудь один. Другие только поддакивали или вообще молчали. Зачёт получала вся бригада.

После рождения детей Валерия буквально провалилась в материнскую роль, полностью растворилась в общении «мать и дети». Иван начал испытывать эмоциональный дискомфорт, он оказался вытесненным на периферию семейной жизни. Может быть, поэтому он начал искать утешение на стороне и… нашёл.

Посчитав, что он сделал для устройства детей всё что смог, и теперь они могут обойтись без него, Иван Александрович ушёл из семьи в 1932 году, как раз в 25-ю годовщину со дня венчания с Валерией, или, по народным приметам, в канун «серебряной свадьбы».

И Евгений, и Нина тяжело переживали уход отца. Что уже тут говорить о чувствах Валерии Александровны…

Евгений недоумевал: как можно было оставить мать, такую нежную, такую любящую…

Беседуя с Евгением после окончательного решения об уходе из семьи, отец проговорил:

– Любовь – штука жестокая, она никогда и ничего не учитывает…

Помолчал и добавил:

– Каждая любовь имеет свой срок. Повзрослеешь, сын, узнаешь…

Но сын не понимал и не принимал эту философию.

Валерия Александровна восприняла уход мужа стойко. Она не плакала, не устраивала сцен.

Хотя последнее время догадывалась, что Иван с ней неискренен. Он часто допоздна задерживался на работе, иногда не приходил ночевать, от него пахло чужими духами.

Расставаясь с мужем, Валерия Александровна только и смогла проговорить:

– Учти – ты уходишь навсегда. Порог этого дома ты не переступишь больше никогда.

В свои 37 лет она до конца жизни оставалась «соломенной вдовой».

В это непростое для семьи время Валерия Александровна стала не только другом и советчиком детей, но и надёжной поддержкой и опорой по жизни. Евгений и мать были как две капли похожи друг на друга: один и тот же овал лица, разрез чёрных пронзительных глаз, очертания губ, немного удлинённый нос. Тёплые и доверительные отношения с самым дорогим и близким человеком – матерью – Евгений сохранил на всю жизнь.

С уходом отца разговоры и даже упоминания о нём в семье не велись, как будто его не было совсем. Не пытаясь преодолеть табу на посещение семьи, Иван помогал и детям, и Валерии материально и морально.

И только через десять лет после ухода из семьи Иван Александрович покается перед родными, написав в блокадном Ленинграде перед самой смертью в феврале 1942 года исповедь-завещание. Он скончался от голода, в полном сознании, брошенный второй семьёй. К тому времени ему было, как и Валерии Александровне, шестьдесят лет.

Негнувшимися пальцами, делая перерыв после каждого вымученного слова, Иван Александрович писал:

«Завещание

Лере, Нине и Жене

Передать кому-нибудь из них в случае моей смерти. Мои милые любимые Лера, Нина, Женя, умираю – слёг от голода. Я не буду рассказывать, что пришлось пережить в эти месяцы в Ленинграде… И вот умирая, я последние мои мысли, последние проблески сознания обращены к вам троим и только к вам. Я вспоминаю только хорошее в нашей жизни, а оно было. Я люблю вас – тебя, Лерочка, как жену и друга, Женю и Нину – как детей – друзей. Простите меня за то, что являюсь с моей стороны злом, я всё-таки всегда стремился к вашему благу. Я много сделал ошибок и расплатился за них жизнью. К сожалению, наши понятия о чести, о справедливости разошлись и развели нас друг от друга.

Но сейчас – повторяю – сердце всё отметает и стремится к вам и только к вам, и стремится бескорыстно, ибо письмо будет вручено вам только после смерти. Пусть судьба принесёт счастливый конец жизни и тебе, Лерочка, среди детей и внуков (я их теперь уже не увижу больше!), а вам, мои дети, счастливую вторую половину жизни.

Не мстите людям, которых вы считаете причиной ухода моего.

Целую, крепко обнимаю.

Лерочка, любимая – последний вздох будет о тебе – прости, я сделал ошибку, уйдя от тебя.

Ваня».

Сосед по лестничной клетке в доме Ивана Богданова А.А. Лацинский отправит это письмо дочери Нине из блокадного Ленинграда.

А Евгений получил его только через несколько лет.