Прóклятое золото Колымы

В Ленинграде идёт переписка по диссертации, получение отзывов, направление статей в печать и т. д. Одновременно Д.А. вёл переписку (и даже выезжал туда) с Архангельским лесотехническим институтом. Ему предложили там на выбор несколько кафедр и он давал согласие возглавить одну из них. Последнее письмо Д.А. писал туда 7.III.38 г. В этот же период велась переписка с Хабаровским Дальлесом о переходе в Краевую опытную лесную станцию. Принципиально папа считал возможным перейти туда и давал телеграмму о согласии. Обращался он и к ряду знакомых (Л.В. Любарскому, и др.). На последнем письме пометка рукой папы 20.III.38 «Никакого ответа; современное хамство!» Это была последняя «свободная» запись папы!

Его арестовали на Зверинской ночью 28 марта 1938 г. Придя утром 29 марта туда с Лилечкой, мы узнали эту страшную весть. В конце 1938 г., вернее, летом, маму выслали в г. Череповец. Разрешили ей вернуться в Ленинград в 1939 г. По сообщению А.Д. Ковтуна, он видел папу в тюрьме во время прогулки. Успел только услышать от него «Плохо, очень плохо». Саша Ковтун (профессор Ковтун, умерший в 1985 г.) был сыном железнодорожного мастера, знакомого папы по Иману. Я помню отца Ковтуна – загорелого, рослого работягу – Даниила Григорьевича. Саша, приехав учиться во Владивосток в 1934–1935 гг., жил у папы.

По сообщению следователя КГБ (по телефону на запрос Инночки) в мае 1989 года (через 51 год!), выяснилось следующее.

Папу обвиняли в принадлежности к офицерской русской фашистской контрреволюционной группе. Привлекались ещё 4 человека (Пирогов, Груздев, Кудрявцев и Малтызов) – всем нам совершено неизвестные, да, я полагаю, и папе тоже! Папа никого не называл. Следователь сказал Инночке: «Конечно, никакой группы не было!» Папа подписал лишь один протокол с указанием, что находился у Колчака (в звании капитана 1-го ранга). Других протоколов нет. Следователь заметил: «Вероятно, мужественным человеком был!»

Судила «тройка» 26 июня 1938 г. Расстрелян 10 июля. Где похоронен – неизвестно. В деле упоминаются родственники: сыновья, дочь, жена, мать, брат, сестра Инна.

9 июля 1958 г. (через 20 лет!) мне выдал Военный трибунал ЛВО справку (988-Н-58) о том, что: «Постановление от 29 июня 1938 г. в отношении Мацкевича Д.А. отменено и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления. Гр-н Мацкевич реабилитирован посмертно». При моём посещении военного трибунала в 1958 г., мне показали квитанцию (с подписью папы) об изъятии при приёме в тюрьму: 7 руб. денег, обручального кольца и, кажется, часов. От предложения вернуть за это деньги я отказался.

Согласно публикации «Ленправды» (24.05.89), в районе «Безымянной дорожки» в Северозападной части Богословского кладбища хоронили погибших в июле 1938 г. В.И. Шорина и К.М. Маньковского, расстрелянных НКВД. Там же погребены и многие другие, казнённые в этот период. Вероятно, там и папа. Мы так предположили с Лилечкой с большой вероятностью. Мы посещаем это место (в левом краю кладбища, почти у передней решётки на площадке военно-медицинской академии). Это в конце Бестужевской улицы. Вероятно, могила папы рядом с памятником Шорину. Так закончилась трагическая судьба папы. Вечная ему память!

Мамочка моя родилась 12.02.1880 г. ст. ст. и в 1900 г. закончила Смольный институт. Училась она отлично. Золотая медаль! Эту медаль, массивную, в футляре мама с т. Лерой переделали в корпус часов и браслет к ним, которые и сейчас у Мимы. Вспоминаю мамины отдельные рассказы о Смольном; его начальнице графине Ливен. Воспитанниц приглашали иногда к начальнице на обед или приём. Это тоже было одним из воспитательных мероприятий. Качество обучения и воспитания в Смольном были высочайшие! Мама владела английским и французским. Кстати, в Смольный принимали лишь потомственных дворянок. Мамин отец – Стефан Василевский был «магистром фармации» (фармацевтом) в Иркутске. Рано умер. Его супруга, бабушка Александра Филипповна, в девичестве Ларионова, поместила Юзю (отца Кати) в Морское инженерное училище, а Марусю – в Смольный. Для поступления в Смольный и требовалась та польская грамота (от 18 сентября 1805 г.), которая лежит у меня в бумагах. Она подписана одним из королей польских о дворянстве предков Василевских. Поражала мамина тщательность и аккуратность. Вероятно, это перешло и к Миме. Все бумаги мамы – безукоризненные. Но по характеру она была очень сдержанная, легко ранимая. С людьми сходилась не сразу. Обожала животных. Конечно энергии и предприимчивости тети Леры ей не хватало. Всякие сделки и компромиссы маме были чужды. Было ей тяжко в нашей предвоенной действительности! Понятно было и её стремление в 20-х гг. уехать в Шанхай. Папа был значительно более приспособленным к жизни в СССР.