Проклятые

Все еще восседая на гигантской ладони нашей великанши, мы приближаемся к комплексу зданий, которые простираются далеко за горизонт, покрывая целые акры – и даже квадратные мили – адских угодий. Здания по периметру напоминают постмодернистскую компиляцию, коллаж разных стилей, явно заимствованных у Майкла Грейвса и И. М. Пея. Я вижу рабочих, копающих котлованы и заливающих фундаменты для постоянно растущих кварталов из ребристых домов наподобие волнистой архитектуры Фрэнка Гери. Внутри этой внешней границы располагаются концентрические круги старых построек, как годовые кольца в древесном стволе, и каждый следующий круг относится к архитектурному стилю более ранней эпохи по сравнению с предыдущим. Рядом с секцией постмодернизма возвышаются стеклянные прямоугольные башни интернационального стиля. За ними виднеются претенциозные футуристические шпили ар-деко, еще дальше – постройки викторианской эпохи, федеральный, георгианский, тюдоровский стили, египетская, китайская и тибетская дворцовая архитектура, вавилонские минареты – непрестанно расширяющаяся в пространстве история градостроительства. Но, хотя комплекс зданий прирастает по краю, отбирая куски у земли так же быстро, как и Великий океан зря пролитой спермы, его древняя сердцевина загнивает и рушится.

Пшеполдница приближается к внешней окраине странного города, и с высоты видно, что самые старые, внутренние его части из периодов еще до этрусков, инков и первых месопотамских племен уже раскрошились и превратились в труху и глиняную пыль.

Это место – мозговой центр и головная контора ада.

Леонард кричит:

– Ovdje.

Великанша замирает на месте.

От внешних стен города тянутся длинные очереди из грешников. В буквальном смысле, без всякого преувеличения, мили и мили проклятых душ. Каждая очередь ведет к своему входу, время от времени кто-то попадает внутрь, и тогда люди в очереди продвигаются на шаг вперед.

Леонард кричит:

– Prekid.

Он кричит:

– Ovdje, пожалуйста.

Слушая эту странную славянскую галиматью, я размышляю, насколько она близка к языку мыслей Горана. Загадочному, непостижимому наречию воспоминаний и снов моего любимого возлюбленного Горана. К его родной речи. Честно сказать, я даже не знаю, из какой именно разоренной войной страны происходит мой Горан.

Да, я клялась, что оставлю надежду, но у всякой девчонки есть право страдать от неразделенной любви.

Мы приближаемся к «хвосту» длинной очереди, и Леонард произносит:

– Spustati. Sledeic.

Бабетта спрашивает:

– Ну, хотя бы год еще тот же?

В аду вам понадобятся часы, которые показывают не только дату и день недели, но еще и век.

Пшеполдница встает на одно колено и, наклонившись вперед, бережно опускает нас на землю.

XII

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Если тебе еще не надоело выслушивать мои откровения, то скажу, что мне всегда плохо давались экзамены и контрольные тесты. Честное слово, я не пытаюсь себя оправдать, но я ненавижу весь этот контекст игровых шоу, которым определяется столько всего в нашей жизни: эти проверки памяти и умственных способностей в малоподвижном формате при ограниченном времени. У смерти есть очевидные недостатки, но я все-таки рада, что теперь у меня появилась уважительная причина не сдавать предвыпускные экзамены на выявление академических способностей. Однако, похоже, я рано обрадовалась.

В данный момент я сижу в крошечной комнатушке, на жестком стуле за письменным столом. Представьте хрестоматийную белую комнату без окон, которая, по мнению психоаналитиков юнгианской школы, символизирует смерть. Демон с кошачьими когтями и сложенными за спиной кожистыми крыльями наклоняется ко мне и поправляет манжету тонометра у меня на руке. Манжета надувается воздухом, и я чувствую, как пульсирует моя кровь на внутреннем сгибе локтя. Провода монитора сердечного ритма пропущены между пуговицами моей блузки, липкие накладки прижимают их к коже у меня на груди. Клейкая лента удерживает другой провод, который считывает пульс с запястья. Еще два датчика прикреплены к шее спереди и сзади.

– Чтобы отслеживать спектр речевых сигналов, – объяснил Леонард.