Проклятые

— Я не рентген. Я не знаю, чему там учила ее жизнь, и меня это не интересует, но сейчас она ведет себя именно так, как я тебе сказал — глупо и наивно. Поговори с ней, думаю ей это сейчас необходимо.

Но Куртни не стала лезть с расспросами к Кэрол, она никогда этого не делала. Бывают в жизни моменты, когда человек должен сам разобраться с тем, что его тревожит. И Куртни терпеливо ждала, когда Кэрол сама решит с ней поделиться. А если нет, то так тому и быть. Куртни всегда готова была ей помочь, но давить на девочку и лезть в душу было не в ее правилах.

Мать Мэтта, Моника Ландж, жила в грязном, заваленном мусором квартале, который Кэрол отыскала с большим трудом, в убогом обшарпанном домишке в несколько квартир.

Отыскав нужную дверь, Кэрол позвонила.

— Кто там? — раздался за дверью тихий вкрадчивый голос.

— Меня зовут Кэролайн Мэтчисон. Мне нужно поговорить с Моникой Ландж.

За дверью воцарилась тишина, и Кэрол подумала, что женщина ушла.

Поколебавшись, она снова потянулась к звонку, но опустила руку, услышав, как щелкнул замок. Дверь приоткрылась, и Кэрол увидела маленькую изможденную женщину, почти старушку, с большими грустными глазами, так похожими на глаза Мэтта.

— Вы Моника Ландж?

— Да, это я.

— Можно мне войти?

— Входите, — женщина равнодушно пожала плечами и, отвернувшись, пошла вглубь квартиры, оставив дверь открытой.

Кэрол решительно последовала за ней, украдкой изучая маленькую квартирку. Всего две комнаты, прихожая и кухня. Давно не было ремонта.

Все здесь кричало о нужде и бедности, но везде было чисто и прибрано. И хозяйка выглядела аккуратно, хоть и была одета в старое поношенное платье, но чистенькое и тщательно выутюженное.

Кэрол прошла за ней на кухню и замялась у порога.

— Присаживайтесь. Чай будете?

— Да, спасибо, — девушка нежно улыбнулась, опускаясь на ободранный стул у маленького кухонного стола, застеленного потертой, но, опять же, безупречно чистой, скатертью.

Она молчала, не зная с чего начать разговор, наблюдая, как хозяйка разливает чай.

— Сахар?

— Нет, спасибо.

Моника Ландж поставила перед ней чашку и подвинула поближе вазочку с печеньем.

— Угощайтесь.

— Спасибо.

— Ну, что вы заладили — спасибо да спасибо! — мягко сказала она, присаживаясь напротив. — Вы журналист?

— Нет. Я к вам по личному делу.

— Какое же отношение я могу иметь к вашим личным делам? Я точно помню, что мы никогда раньше не встречались.

— С вами — нет. С вашим сыном.

Лицо ее мгновенно осунулось, а добрые глаза наполнились болью.

— Вы знаете Мэтта? Откуда?

— Мы познакомились с ним случайно и очень давно. Я тогда была еще девочкой. А теперь у меня появилась возможность найти его, и я узнала… узнала, что он в тюрьме.

— Я не совсем понимаю. Зачем он вам понадобился?

— Ваш сын был самым прекрасным, самым добрым человеком, которого я когда-либо встречала. Он… необыкновенный, удивительный! Я не смогла его забыть. Я полюбила его тогда, будучи маленькой девочкой, как отца, которого у меня не было. Он был так добр ко мне. Все эти годы я мечтала его найти, чтобы сказать, что он — самый лучший!

Глаза Моники Ландж наполнились слезами.

— Когда я узнала, в чем его обвинили, я… я была поражена! Я не могу поверить в то, что он это сделал. Поэтому я приехала к вам. Мне нужно знать правду.

— Расскажите мне все о том, как вы познакомились. Чем он вас так зацепил, чем заслужил такого доверия и любви?

И, неожиданно для себя, Кэрол рассказала ей все. О своей жизни в мотеле, о матери. Рассказала всю свою жизнь, от рождения до сегодняшнего дня. Все, что она хранила в душе, в памяти, вдруг полилось из нее неудержимым потоком откровенности, остановить который было невозможно. Никогда с ней такого не было — вот так взять и выложить перед кем-то все свое прошлое, открыв избитую больную душу.

А эта совершенно чужая женщина молча ее слушала, согревая нежным добрым взглядом печальных, все понимающих глаз. Почему-то ей хотелось рассказать обо всем. Кэрол не ощущала стыда перед этой женщиной, который вызывала всегда у нее та жизнь. Даже то, что мать ее продала в тринадцать лет, она не смогла скрыть.

Когда она замолчала, Моника Ландж прикрыла лицо ладонями и горестно вздохнула. Кэрол достала из сумки статуэтку и поставила на стол перед ней.

— Посмотрите. Это он мне подарил. И сказал, что когда-нибудь я буду выглядеть такой же красивой и счастливой, как эта девушка.

— А ты счастлива… теперь?

— Не то, чтобы счастлива… Сбылось то, о чем я мечтала. Но моя мать — душевнобольная, убийца, запертая в психушке, куда все время грозилась отправить меня, когда я была маленькой. Она ненавидит меня, и я очень ее боюсь. Меня разъедает ненависть к той, которая погубила мою Эмми. Я тоскую по Эмми. А теперь еще и Мэтт… Все это омрачает мое счастье.

Слушая ее, миссис Ландж разглядывала статуэтку, и лицо ее медленно озарилось улыбкой.

— Я вспомнила эту вещицу! Он сделал ее для своей девушки, которая жила в Бостоне. Да, точно! Значит, не довез, тебе подарил. Узнаю своего мальчика, он всегда таким был. Минуточку, — встав, она вышла из кухни и вернулась через минуту с фотоальбомом.