Проклятые поэты

Элегантная внешность, «английские» манеры, одежда a lа «Джордж Бреммель»[23] производили впечатление на парижанок; однако Бодлера мало интересовали светские леди и даже пекущиеся о собственной нравственности гризетки: «Робость, гипертрофированная саморефлексия, неуверенность в себе как в мужчине заставляли его искать партнершу, по отношению к которой он мог бы чувствовать свое полное превосходство и ничем не смущаться».

Роковую женщину звали Жанной, она выступала в театре «Порт Сент-Антуан» под псевдонимом «М-ль Берт», но у нее почему-то имелись три фамилии – Дюваль, Лемер и Проспер: бодлероведы ограничились первой, хотя Шарль в переписке предпочитал вторую. «Черная Венера», с которой Шарль трагически свяжет свою жизнь на многие годы, оказалась квартеронкой, видимо, выбор поэта в данном случае носил символический характер: по словам Клансье, «он, отвергнувший свой класс, мог позволить себе полюбить только такую женщину, чья расовая принадлежность, вызывающая ПРЕЗРЕНИЕ, не несла бы никакой ответственности за ту цивилизацию, к которой он сам принадлежал, но которую всем существом отвергал и презирал».

Принято считать, что твердо стоящая на земле Жанна сыграла демоническую роль в жизни витающего в облаках поэта, сначала околдовав, а затем обобрав его. При этом, однако, упускают из виду многие обстоятельства: какой бы эта роль ни была на самом деле, без Жанны любовная лирика «Цветов Зла» утратила бы красоту и силу плотской, земной любви; биографы, обвиняющие подругу поэта во всех грехах, забывают о самом поэте, характер которого – это не вызывает разночтений – не отличался покладистостью и смирением; наконец, когда в 1845-м поэт в состоянии глубочайшего психического кризиса предпримет попытку самоубийства, он в завещании напишет:

Я завещаю м-ль Лемер все, чем обладаю, включая нехитрую меблировку и мой портрет, потому что она – единственный человек, принесший мне некоторое успокоение… Я мало знаю своего брата – он не жил ни ВО МНЕ, ни СО МНОЙ – я ему не нужен. Мать моя, которая так часто, и всегда невольно, отравляла мне жизнь, в этих деньгах не нуждается. У нее есть МУЖ; есть человеческое существо, привязанность, дружба. У меня только ЖАННА ЛЕМЕР. Только в ней я нашел успокоение, и я не хочу, не могу перенести даже мысль о том, что ее могут лишить того, что принадлежит только ей…

Хотя Жанна не отличалась чуткостью, умом или талантом, Шарль привязался к этой чувственной женщине и до конца жизни не бросил в беде: они расстались в 1852-м, но когда весной 1859 года пагубные пристрастия любовницы поэта привели ее к параличу, Бодлер продолжал материально поддерживать ее.

В письме к матери от 26 марта 1853 года Шарль признавался:

Она меня заставляла страдать… Но перед подобным разрушением и такой глубокой печалью я чувствую, как мои глаза наполняются слезами и – чтобы быть до конца откровенным – сердце угрызениями. Дважды я закладывал ее драгоценности и мебель, заставлял влезать для меня в долги, подписывать векселя, избил ее и, наконец, вместо того чтобы показать ей, как должен вести себя такой человек, как я, всегда подавал пример распутства и беспорядочной жизни. Она страдает – и она молчит. – Разве нет причины для угрызений? Разве не я виноват в этом, как и во всем остальном?

Мне представляется, что «демонизм» Жанны сильно преувеличен биографами Бодлера: его отношения с ней, конечно, не были ровными, но он страстно любил эту яркую, оригинальной красоты женщину, запечатленную кистью Эдуарда Мане, и, даже расставшись с ней, мучительно обдумывал, где бы взять денег, чтобы ей помочь. Да, в его поздних письмах можно найти множество упреков в адрес существа, «которое не восхищается мною», но надо иметь в виду, что в данном случае налицо абсолютное несовпадение двух человеческих типов – гениально-поэтического и приземленно-практического…