Проклятые поэты

Сугубо личное всякий раз слегка повернуто у Бодлера так, чтобы вобрать правду трагического удела людского и заставить даже умы, наделенные крепким здоровьем, опознать свои черные часы в бодлеровских сетованиях-изобличениях самого себя. Рассказ о своих срывах молчаливо подразумевает тут незащищенность и других – близких и дальних собратьев по роду человеческому – перед разрушительными соблазнами («Полночная самоповерка»), а нередко и подкреплен прямым размышлением о тщете, обманчивости упований там, где «мечта в разлуке с действием» («Отречение святого Петра»), о смертной доле всех живущих на земле:

Да, бездна есть во всем: в деяниях, в словах…
И темной пропастью была душа Паскаля.
Из бездны Смерть глядит, злорадно зубы скаля.
И леденит мне кровь непобедимый Страх.

Томят безмолвные пугающие дали,

Ужасна глубина, сокрытая в вещах;
Кошмары Божий перст рисует мне впотьмах,
Как знаки тайные на некоей скрижали.

Боюсь уснуть: ведь сон – зияющий провал —

В Неведомое путь не раз мне открывал;
И мысль моя давно над пропастью повисла;

Безмерность не вместив в сознание свое,

Я жажду стать ничем, уйти в небытие…
– Ах! Знать бы только вас, о Существа и Числа!

В бездне, заселяющей тебя, – величие твое, ищущий истин, ибо все БЕЗДНА – действие, желание, мечта, слово, ибо бездна – все, чему нет и не может быть конца, ибо БЕЗДОННЫ как ВЕРХ, так и НИЗ. Как в первом, так и во втором – свои глубины, кручи, своя тишина, пространство свое. Из каждого окна, из которого смотришь, видишь всегда БЕСКОНЕЧНОСТЬ. И ты завидуешь бездне, завидуешь себе самому. И боишься ее, как боишься во сне, погружаясь в него, как в яму. Закономерны как зависть твоя, так и страх твой. Но, живя на земле, никогда не выходи за пределы ЧИСЕЛ и СУЩЕСТВ.

И смотрит человек НАВЕРХ, где такая же бездна, как ПОД НИМ, но если НИЗ присыпан твердью, то ВЕРХ прихлопнут КРЫШКОЙ, имя которой НЕБО. Прикрытое этой крышкой, кипит неохватное зрением огромное человечество. Что варится в этой кастрюле под названием земля? Ответа нет, тайна терроризирует тебя. И смотришь ты с тревогой в эту верхнюю бездну, прихлопнутую крышкой – небом. Кем бы ты ни был – рабом Христа или Порока, нищим или богатым, бродягой или домоседом, горожанином или крестьянином, умным или глупым. И где бы ты ни был – на море или на суше, в огненном климате или под ледяным солнцем. Вот она, ТАЙНА, тайна бездны – бездонная тайна. Вот оно, НЕБО; для одних – стены погреба, для других – иллюминированный потолок над сценой, где играют буффонаду; развратнику небо внушает панический страх, безумцу-монаху – надежду.

Человек – язычник, ибо молитва его обращена к СЛАДОСТРАСТИЮ. Оно же – пытка его души, пламя, бушующее в его подземелье. А ведь сладострастие – всего лишь эластическое привидение в обличье сирены из плоти и бархата. От демона унаследовал человек роковую гордыню, вечное состояние НЕПОКОРНОСТИ. С точки зрения ангела, он нечестивец. «Люби, – говорит ему ангел, – всех БЕЗ РАЗБОРА – нищего, злого, вознесенного и павшего, люби их всех ОДИНАКОВОЙ любовью и этим соткешь ты триумфальный ковер милосердия, подложив его под ноги Христу». Но нечестивец вопит в ответ: «НЕ МОГУ!»

Откуда она, эта строптивость в схватке с божеством? Из недр человеческих она, из бездны его, имя которой СЕРДЦЕ. Там происходит драматическая схватка не столько с божеством, сколько с САМИМ СОБОЙ, ибо каждый человек, достойный этого имени, носит в своем сердце желтую змею, которая в ответ на его ХОЧУ всегда говорит НЕТ. Когда он предается пороку, змея говорит – «ДУМАЙ О ДОЛГЕ!». Но когда он утверждает: «Хочу делать детей, деревья сажать, шлифовать стихи, мрамор точить», – она лукаво вопрошает: «А ДОЖИВЕШЬ ЛИ ТЫ ДО ВЕЧЕРА?» Ведь нет в жизни человека такой минуты, чтобы он не слышал предупреждения невыносимой змеи. Отсюда и его полуночные терзания, когда само Время в облике настенных часов итожит прожитый день. «Так что же ты хотел, человек, сегодня свершить?» – «По-божески жить, покоряться Христу, не лгать, совершенствовать ум, дух свой крепить». – «А что получилось на деле?» – «Жил как еретик, богохульствовал, оскорблял то, что люблю, хвалил ненавистное, приветствовал глупость. Но главное, – заключает грешник, – пил, не испытывая жажды, ел, не испытывая голода». Часы заключают: «Человек слеп, глух, хрупок, как стена, изглоданная насекомыми». Возможно. Но откуда тогда его желание ВОЗНЕСТИСЬ? Икарова жажда полета? Стремление объять небеса? В зрачках сохранять воспоминания от встреченных солнц? – Все это от бездны, откуда взывает к нему все ПРОСТРАНСТВО, вся БЕСКОНЕЧНОСТЬ ВСЕЛЕННОЙ. Знает Икар: могила его бездной зовется.