Проклятые туманом (ЛП)

Тогда я его еще не знала. Так же, как и тогда, когда держала его в последний раз. Как и все двери на Тэкстэр-стрит, его дверь была закрыта. Я помнила прихожую, но остальное оставалось загадкой. Вместо того чтобы идти домой, я спустилась к воде. Появился туман и луч маяка прорезал ночь.

Сидя на камнях, я дрожала в темноте. Холодно, мне нужно было возвращаться. Но мне необходима минута. Немного тишины.

Если бы я рассказала Леви о Грее, он бы мне поверил. Наверное, написал бы об этом песню. Может, даже ждал бы меня после школы, чтобы задать еще несколько вопросов, которые в последствие превратились бы в комикс. Хотя, возможно, он назвал бы героиню книги Эммой. Он был влюблен в Эмму Лючис со второго класса.

Закрыв лицо руками, я выдохнула теплый воздух на свою кожу. Леви исчез, но его часть осталась. Тени, проблески — неосуществленные воспоминания, построенные на ожиданиях. На какое-то мгновение я оказалась одна.

Ожидая, пока над головой снова пронесется луч света, я размышляла, смогу ли спать ночью в городе без маяка. Ник рассказывал, что он долго привыкал к «Сломанному Клыку», потому что за его домом не было железнодорожных путей.

Забавно, есть то, с чем можно жить, и то, без чего можно научиться жить.

Грей

Туман приходит и уходит. Я чувствую его передвижение. Я мог бы направить его. Но не буду. Нет. Поэтому я стою в галерее фонарей и смотрю на берег. Все эти мерцающие огни вне моей досягаемости. Жизни, живущие без меня.

Сто лет. Как-то раз я пожелал доказательства своей реальности. Я хотел увериться, что был кем-то до поцелуя Сюзанны. Что я не выдумал свою жизнь. И это при том, что ненавидел свою судьбу.

Как возненавидел отца и его надежды на меня. Как желал сбежать от матери при первой же возможности. Я хотел получить доказательства — я больше не верил, что когда-то жил.

Проклятие выполнило мою просьбу. В то утро за завтраком в золотой обертке лежали две страницы из газеты. Некролог о смерти моего отца был обычен. Он умер через пятнадцать лет после того, как я отдал душу туману. Как написал мемуарист, отец скончался во сне, и лишь любимая жена пережила его.

Зернистая фотография увековечила и мою мать в некрологе. По крайней мере, так утверждала подпись. Женщина, изображенная там, была на десятки лет старше, чем я помнил. Она была одета в черное и смотрела мимо камеры.

Когда я увидел эти заметки, лишь оцепенел. Я изучал черты лица матери. Конечно, я должен помнить звук ее голоса. Я ведь слышал его. Какие у нее были руки? Прохладные и мягкие?

Цвет ее глаз я помнил ясно, но время стерло все остальные детали. После описания ее добрых дел в некрологе говорилось, что у нее остался сын, пропавший без вести в 1913 году.

До самого конца она надеялась. До последнего отказывалась верить в мою смерть.

А я все это время находился на этом проклятом острове. Прошло столетие, и я не стал ни лучше, ни величественнее, чем тогда. Сижу, уставившись на незаконченную музыкальную шкатулку, переживая экзистенциальный кризис.